Шли они торговать своими товарами заморскими в богатую Двинскую землю, в Беломорье да Заволочье. И давным-давно были проторены туда пути-дороги.
Один путь лежал по Шексне до устья реки Славянки, а по ней в озере Словенское, далее волоком в другое озеро Порозобицкое, да речкой Порозобицей в Кубенское озеро. А из этого озера по Сухоне в Северную Двину до самого Устюга Великого и далее в землю Двинскую.
Другой путь туда же шел от Белоозера малыми речками Пидьмой да Ухтомкой через озерки, протоки и волоки, к рекам Ухтоме и Модлоне, а по ним в озеро Воже. Оттуда по реке Свиди в озеро Лаче, а из него рекой Онегою в губу Онежскую Белого моря.
И еще един путь проходил через Белоозеро: из Руси Московской в Обонежскую пятину Новгородской земли по рекам Ковже и Вытегре в Онежское озеро. Ходили, правда, по нему не одни только торговые гости. Шли тут, бывало, ватаги лихих новгородских молодцов на своих ушкуях[2] воевать дальние земли Заволочья и дани имать с тамошних насельников.
Да, на бойком месте стоял город Белоозеро. Не один век минул с той поры, стоять бы ему со своими мощеными улицами и рядами домов на них вдоль берега Шексны в нынешнем веке и в будущих — да пришла в одно не столь уж давнее лето на Русь беда нежданная и небывалая — великий мор.
Началась чума где-то в низовьях Волги. Потом покосила людей в Нижнем Новгороде, перекинулась в Переславль, Ростов Великий, Владимир, Москву. Собрав черную дань свою, пришла она и к берегам Белого озера…
«Болезнь же бе сице[3]: прежде яко рогатиною ударит под лопатку или под груди, или меж крил, и тако разболехося человек, начнет кровью харкати и огонь разжет, и потом пот, та же дрожь, и полежав один день или два, а редко того кои три дня и тако умираху… По всем странам и градам был мор велик и страшен. Не успеваху бо[4] живые мертвых спрятывать, везде бо бе мертвые: в градах и весях, в домах и у церквей и бо тут и скорби и плач неутешный. Мало бо бе живых, но все мертвые и погребаху же во едину яму пять или шесть мертвых, а иногда десять и более, а дворы многие пуста быша. В иных один или два женск пол или мужеск или отроча мало»… Так записал летословец, а попы в церквах и сейчас говорят, что казнь сия послана была на людей от Бога за грехи их. Многие после того ушли в святые обители и приняли монашеский чин.
Похоронив в братских скудельницах умерших, оставшиеся белозерцы покинули свой город. Бросили дома и кузни, амбары и коптильни, пашни и сенокосы, огороды и сады. Оставили они и речку Васильевку, что текла через город в Шексну и церковь святого Василия Кесарийского на ее берегу — первый храм православный на Белоозере, поставленный на том самом месте, где язычники приносили жертвы своим идолам и где в приделе этого храма положен был первый белозерский князь Глеб Василькович, потомок великого Ярослава Мудрого и прадед нынешнего князя Федора Романовича. Ушли те немногие белозерцы искать другое место для житья. И нашли такое на берегу озера у самой воды в двадцати поприщах[5] от старого города. Место было славное. Берег полого переходил в гору, поросшую лесом. Избы поставили вдоль берега, как и в старом городе.
Один только князь белозерский Федор Романович со своей родней и дружиной не пошел с белозерцами на новое место, а остался на своем дворе и жил там до нынешнего лета.
А в прошлое лето вырубили лес выше домов посадской Слободы и мастера-городники окружили то место высокой стеной. Потом стали рубить княжеские постройки: терем с гульбищем, амбары, конюшни, мыльни, гридницу[6]. Не все еще успели сделать белозерские плотники для своего князя — ядреным запахом свежих сосновых бревен и сейчас напоен воздух — но он в это лето перебрался сюда со всем своим двором и домочадцами.
В старом городе не было ни вала земляного, ни стен городовых, а здесь князь Федор, опасаясь набега новгородской охочей рати, приказал обнести свой двор крепкой стеной. Ведь случалось уже такое на его памяти: взяли однажды новгородские молодцы город и огнем пожгли. Ничего не пожалели. Даже церковь соборную разграбили и серебро с икон ободрали. Хуже басурман надругались. Городской люд от греха по лесам разбежался. Так едва ли не месяц ватаги новгородцев рыскали по волостям и лесам: имали людей и скот, грабили дворы и все добро отправляли вниз по Шексне и далее к Новгороду. Много полону увели они с собой: мужиков, жонок, ребят малых. Беда в тот раз была от новгородцев великая. Не меньше, чем от моровой заразы.