— Вся правда тут. Будто про меня писано… А дальше?
Андрей засмеялся.
— Больно ты скор, Кузька. А чтение книжное суеты не терпит. О великом же Ярославе и делах его прочтем в другой раз.
— Ты что, книгу в поход возьмешь?
— Она всегда со мной. Возьму и в этот раз.
— Ну тогда другое дело, — успокоенно сказал Кузька. — Скажи только, а при Ярославе на Руси раздора не было?
— Не было. Он еще при жизни всем своим сыновьям наставление дал, вроде завета… Ну, ладно, слушай, — Андрей опять раскрыл книгу. — Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которую добыли они трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата… И так наставлял сыновей своих жить в любви… Жил же он всех лет семьдесят и шесть… Вот так, брат Кузьма, — закончил Андрей и захлопнул книгу.
— Ты сейчас-то домой?
— Домой… Да к бате бежать надо.
— Ну, иди, а по пути, Кузя, вот что сделай.
Андрей достал из калиты небольшой берестяной лист, железное писало и выдавил на бересте несколько слов. «Ульянице от Андрея. Приди»… — успел прочесть Кузька.
— Сделай доброе дело, Кузя, — повторил Андрей, подавая бересту. — Снеси грамотку Ульянице. Прямо ей в руки отдай. Понял?
— Понял, — подмигнул Кузька и серьезно добавил. — Понятие имею. Что я — дите? Не поперек ведь лавок, а вдоль.
— Ну тогда дуй…
И Кузька побежал на посад. Отдав андрееву грамотку Ульянице, он неторопко пошел к своему дому, который стоял в первом ряду посада у самого берега озера. Кузька не торопился потому, что весь был в думах о том, как он скажет матери, что надумал идти в поход. И, представив себе лицо матери, ее слезы и слова, какие она скажет, Кузька решил сейчас ей ничего не говорить: пусть отец все скажет сам, когда вечером пригонит с пастьбы скотье стадо.
В полутемной, насквозь продымленной избе матушка Варвара хлопотала в углу у печи. Видно готовила обед или еще чего. Кузька никогда не видывал матушку сидящей без дела. От темна до темна была она вся в делах и заботах по дому. Ведь кроме его, Кузьки, у Варвары с Анисимом было еще трое ребятишек: сестрицы Гранька и Олёна да народившийся недавно братец Пантя.
Девчонки были дома и помогали матери. Гранька у печи, а Олёнка качала в зыбке, подвешенной на шесте в другом углу избы, маленького братца.
— Где гуляешь? — строго спросила Варвара сына.
— На торгу был, где и все.
— Я тоже была, да вот дома давно. К бате-то собираешься?
— Сейчас пойду.
— Сперва по воду сбегай. Потом сам за стол. Тогда и пойдешь.
Кузька вышел в сени и, взяв деревянные ведра, побежал на озеро, а когда пришел, то обед уже стоял на столе. Парила в большой деревянной мисе горячая рыбная похлебка, а в горшке ячневая каша. Мать и сестрицы дожидались Кузьку. Потом все помолились и сели за стол.
После обеда мать налила в глиняный кувшин, оплетенный берестой, молока, наложила в малый горшок каши, отрезала от ковриги решетного хлеба, поставила все это в плетеную корзинку и подала Кузьке.
— Иди, накорми батю. Поди заждался.
И Кузька вышел из дома. Через животинные прогоны окраины слободы он попал на широкую луговину, которая подходила к самому лесу, где увидел еще издали стадо, а потом и батю, сидящего в тени ивового кустика.
— Что там стряслось? — приступая к трапезе спросил Анисим сына, видно слышавший и здесь сполошный звон из города.
— Гонец прискакал от великого князя Московского. Сзывную грамоту привез. Идут опять татары на Русь. И несть, говорят, им числа.
— Стало быть, опять летит гусь на святую Русь. И что им, поганым, надо от нас? Мы ни на кого не ходим, а на нас через лето в лето. Князь Федор был?
— Был. Говорил с народом. Грамоту оглашал. Гонцов ко всем бело-зерским князьям послал. Как только ближние с дружинами придут, так и в поход выступят.
— Где собираются?
— Сперва на Москве. Туда и наши идут. По дворам собирают припасы. К вечеру отправят житный обоз…
Кузька остановился и Анисим почувствовал, что сын чего-то недоговаривает.
— Ну-ну, еще чего?
— А то, что и наши посадские тоже с князем Федором пойдут. Так всем миром порешили.
— Ну и хорошо. По правде решили. Был бы я здоров — тоже пошел бы.
У Анисима плохо володовала левая рука. Когда-то еще не в столь давние годы был он рыбным ловцом. И хоть приходилось каждую десятую, а то и пятую рыбу отдавать княжескому ловчему, да для дружины, да для церкви, а уж себе что останется, но жили они тогда сносно. Носил на торг рыбу свежую и вяленую, сушеную и соленую. Водилась в доме и щучина и лещевина и стерляжина.