Если Дарима получала пятёрку, мать спешила объявить отцу, не успевшему перешагнуть порог дома:
— Наша дочка молодчина, полюбуйся на её дневник.
Нилка удивлялась: и портфель у неё такой же, и дневник тоже зеленоватый, разграфлённый аккуратными синими линиями, и пятёрок бывает больше, но просматривает его мать незрячими глазами, молча ставит свою подпись. Дочери так хотелось, чтобы она хоть на минуту задержала своё внимание, похвалила бы её, но та машинально закрывала дневник и бралась за свои дела.
Вот родители спешат к знакомым на день рождения, стоят одетые в дверях.
— Нилка, ложись вовремя спать, — предупреждает мать.
— Даримочка, не скучай, — целует старшую. — Мы скоро вернёмся.
И отец ласково треплет Дариму по волосам, а Нилке наказывает:
— Слушайся сестру.
Дарима стоит в открытых дверях, мать с отцом спускаются по лестнице и, пока их видно, машут руками и улыбаются ей.
В такие минуты Нилка чувствовала себя обделённой. Груз её маленьких обид становился тяжёлым комом, давил и мешал жить.
Если бы мать помягче была с ней, поласковее, а то слышатся целый день командирские команды: «Готовь уроки! Не забудь, вымой руки перед едой! Не сутулься, сиди прямо! Пойди погуляй на улице!»
Девочка всё больше замыкалась в себе, чувствуя себя одинокой, остро ощущая малейшую несправедливость старших. Особенно она страдала от переменчивого материнского характера.
…Мать пришла с работы позже обычного, с двумя туго набитыми хозяйственными сумками. Она устало сняла тяжёлую зимнюю одежду, надела ситцевый халат и тапочки на босу ногу.
— Наконец-то отдышусь, набегалась по магазинам, настоялась в очередях, — говорит она.
Присаживается на минутку и тут же вскакивает:
— Отец скоро придёт, а у меня ничего не готово!
Нож мелькает в её руках, она быстро чистит и режет картошку, капусту, свёклу, морковь. Уже закипает мясо в кастрюле, вдруг раздаётся громкий голос:
— Куда пропала сковородка? Дарима, Нилка, найдите её!
— Я ещё не решила задачу, — отвечает старшая дочь.
— Хорошо, занимайся, доченька… Нилка, где ты? — зовёт она. — Помоги мне!
Девочка осматривает кухню, но нигде не видит пропавшей сковородки.
— Пошевеливайся побыстрей. Ну что ты так медленно? Какая неловкая, — мать смотрит с укоризной на дочь. — У нас в родове все быстрые. И в кого ты такая?
От её обидных слов девочка застывает на месте.
Неожиданно мать восклицает:
— И как я не увидела! Забегалась совсем. Сковородка перед глазами, на плите стоит!
И вскоре она как ни в чём не бывало зовёт к столу:
— Давайте есть, всё готово.
Но Нилке уже не хочется есть. Сейчас она не сможет проглотить ни кусочка.
— Ну что ты опять копаешься? Суп на столе остывает, — повторяет мать.
Нилка уткнулась в книжку и не двигается с места.
— Опять свой характер показываешь? Если так пойдёт дальше, трудно тебе будет жить, — строго предупреждает мать.
Ложась спать, старшая сестра учит Нилку:
— Ну что ты сегодня добилась своим упрямством? Мать горячая, но отходчивая. Ты ей не перечь под горячую руку. Она перекипит, потом остынет и всё сделает, что попросишь.
Дарима быстро засыпает. Нилка слышит её сонное дыхание, но сама никак не может уснуть, не может успокоиться. Её сердце острым кулачком тукает в грудь. Сердце тоже упрашивает: «Ну покорись, Нилка, покорись, и мать станет другой, легче жить будет…»
* * *
Вечером, глухо и тяжело кашляя, пришёл с работы отец. Пришёл, как всегда, усталый, с бледным, посеревшим лицом. От тёплого домашнего воздуха кашель постепенно ослабел и затих.
Без аппетита отец поужинал, прилёг на диван, попробовал читать газету, но внезапно заснул.
Потом, вялый от короткого позднего сна, не принёсшего отдыха, он умылся ледяной водой и сел за стол, на котором лежали ватман, калька и толстые тетради с расчётами.
— Ничего, ничего, ещё немного посижу, — успокоил он мать. — Есть интересный замысел. Если удастся, хорошее дело сделаем. А там, глядишь, премию получу. Что будем делать с деньгами? — он хитро подмигнул матери.
Она рассмеялась и ответила ему в тон:
— Купим пианино, будем дочерей музыке учить.
— А что, неплохая мысль, — поддержал отец. — Пианино, конечно, подождёт, а учиться можно начать сейчас. Сами не умеем, пусть дети наверстают за нас.
Он склонился над столом, что-то чертил, и его сутулая тень надолго застыла на белой стене.