— Ты только не трогай его. Если заплачет, дай соску, я скоро вернусь, — строго наказала она.
Нилка подходит к кровати, смотрит на нежную, гладкую кожу на лице брата, на его уже хорошо заметные, редкие брови степняка, на глаза косоватого длинного разреза, в которых плавает зыбкая синева.
Баирка тихо посапывает, но вдруг, словно почувствовав отсутствие взрослых, начинает плакать. Нилка даёт ему пустышку, брат замолкает, но через несколько минут снова раздаётся безутешный плач. Нилка суёт ему пустышку, но он вертит круглой головёнкой с чёрными мягкими волосами, и соска никак не попадает в рот.
Нилка пугается своей беспомощности. Она пытается гладить и убаюкивать Баирку, как это делает мать, но брат плачет ещё сильнее.
«А вдруг он заболел? Вдруг что-нибудь с ним случилось?» — отчаивается девочка.
Ещё раз она вспоминает Олхон, которая в самые трудные минуты ложилась рядом с внучкой и прижимала её к своему горячему телу. Нилка снимает тапочки и ложится на постель рядом с братом. Она тихонько поворачивает его на бок, лицом к себе и, крепко обняв, осторожно прижимает к себе. К её удивлению, Баирка, громко напоследок всхлипнув, согревшись, затихает, и вот уже слышится его тихое посапывание.
Нилке тоже хочется закрыть глаза и вздремнуть, но, вспомнив суровый наказ, она с усилием таращит глаза и видит Баиркины короткие, плотно сжатые ресницы, из-под которых скатывается последняя мутная слезинка. Девочка слышит глухой стук своего сердца, и рядом в лад, дробно стучит маленькое сердце брата. Она ощущает себя сильной, способной защитить своего слабого брата. Наконец-то кончилось её одиночество, и в этом доме появился человек, которому она нужна.
Услышав, как в наружной двери мать поворачивает ключ, разомлевшая Нилка мигом соскакивает с кровати, надевает тапочки, и лицо её принимает обычное замкнутое выражение. Ей не хочется, чтобы кто-нибудь узнал о безмолвном союзе, возникшем сегодня между ней и братом.
— А ты нянчишься лучше, чем Дарима, тебе можно доверить Баирку, — говорит мать и смотрит на дочь серьёзными, подобревшими глазами.
С того дня Нилку часто оставляли с Баиркой. Она играла и разговаривала с ним. И для неё это были самые счастливые минуты. Он таращил на неё свои круглые косоватые глаза, молча выслушивал её жалобы и бормотал ей в ответ что-то утешительное на бессмысленном младенческом языке.
Нилка видела, что брат очень слаб и мал, и ещё больше, чем она сама, нуждается в защите и ласке. И она старалась как могла помогать ему, черпая в заботах о нём силы и радость для себя.
* * *
Город пробудился от зимней спячки, умылся первыми дождями и похорошел. Маляры белили дома кистями на длинных палках. Женщины мыли и протирали окна. Рабочие ломали деревянные заборы, и внезапно открывались уютные дворики, заросшие кустами черёмухи и сирени.
Начались первые в жизни Нилки летние каникулы.
После торжественной школьной линейки и последнего звонка девочка возвращается домой через городской парк. Скамейки не просохли как следует, и свежая краска липнет к рукам и одежде. Дорожки посыпаны толчёным красным кирпичом. На детской площадке работает колесо обозрения. Нилка садится в кабинку, которая плавно поднимается вверх. С высоты видно так много интересного, что у неё глаза разбегаются. Кабина опускается вниз и поднимается снова, тёплый ветер поёт в ушах. Совсем рядом летают ласточки. В прямых лучах полуденного солнца их иссиня-чёрные крылья отливают малиновым. Нилке не верится: неужели правда наступило это долгожданное лето и скоро к пристани причалит пароход, который отвезёт её в родные края?..
Дома мать читает ей письмо, где тётка сообщает, что они переехали в улус Алга. Она работает бригадиром на овцеводческой ферме. Правление колхоза дало им хороший крепкий дом. Олхон часто прихварывает, часто вспоминает Нилку и просит, чтобы Антонина и Семён Доржиевич отправили её к ним на лето. Уяна сама встретит её на ближайшей железнодорожной станции и отвезёт в Алгу.
К удивлению дочери, мать даже обрадовалась:
— Вот и хорошо, отдохнёшь у бабушки, мы тут с Даримой справимся вдвоём.
Но Нилке трудно поверить в то, что скоро осуществится её заветное желание, о котором она разрешала себе думать только по ночам.
Дневное напряжение отпускало её, и ей уже чудилось, что сейчас начнётся в радужных, полных ярких красок сновидениях её настоящая жизнь, где Нилку берегут и любят от всего сердца, не по родительской обязанности или прихоти, а просто так, потому что она растёт и ходит по земле.