Отец обнимает её за плечи, некоторое время они идут в ногу со всеми, но вскоре его рука, как будто занемев от неудобного положения, сползает с прямых напряжённых плеч матери. Ещё некоторое время они идут рядом, потом отец, подхваченный людским потоком, уходит далеко вперёд.
— Ждите вечером! — кричит он на прощанье, и вот уже трудно различить его темноволосую голову среди таких же тёмных, русых, каштановых и рыжих голов.
Нилке хочется побежать вслед за отцом, шагать рядом с ним и петь эту дружную общую песню, как на шумных колхозных праздниках в Шиберте, когда дети и взрослые веселились вместе, но мать строго смотрит на неё и выходит с дочерьми на обочину дороги. Люди, идущие в конце колонны, приветливо машут им, приглашают с собой, но Антонина отказывается, торопясь домой к Баирке.
Затихает, удаляясь, музыка, замирает песня.
Через два дня Нилка и отец собрались в дальний путь. Антонина сложила Нилкины вещички в отдельный чемоданчик, напекла на дорогу пирожков с черёмухой, купила подарки сестре и бабушке.
Девочка пошла проститься с учительницей музыки. Елена Константиновна лежала на кровати, укрывшись пледом.
— Что-то нездоровится мне, — сказала она. — Ну ничего, пройдёт. Ты, Нилка, купайся, загорай побольше, набирайся солнышка. С осени снова начнём занятия, уроки будут сложнее и интереснее.
Она проводила ученицу и долго, несмотря на ветер, стояла в открытых дверях. С каждым шагом, который отделял Нилку от дома учительницы музыки, всё ощутимей был холодок в груди, будто сильный сквозняк залетел на минутку, выстудил всё и умчался неизвестно куда.
Дома её наставляла мать:
— Не выходи на станциях одна, только с отцом. Не убегай далеко от вагона.
— Надоест тебе целое лето в деревне, заскучаешь, — сказала старшая сестра.
Нилка попрощалась с Баиркой; брат заливисто смеялся и больно теребил её за волосы.
— Отец, следи за ней, а то замечтается и отстанет от поезда! — уже вдогонку крикнула мать.
* * *
Сначала Нилка с отцом летели на маленьком самолёте.
Когда он проваливался в воздушные ямы, Нилке казалось, что она сама летит вниз, в бездну, а её замершее от страха сердце поднимается ввысь, к облакам, похожим на белые сугробы.
Потом они сели в поезд. Во сне Нилке слышался монотонный стук колёс, и почему-то мерещилось, что поезд идёт не вперёд к бабушке, а везёт её назад, в город.
Она никак не могла проснуться, а проснувшись, не в состоянии была сразу понять, куда они всё-таки едут. Наконец, успокоившись, она закрыла глаза, и тут опять её настигло ощущение, что поезд движется назад. Тогда она быстро открыла глаза и осталась лежать так на верхней полке, борясь со сном, чутко прислушиваясь к незнакомым названиям станций, которые объявляла полная проводница в форменной куртке с блестящими металлическими пуговицами.
Вместе с ними в купе ехали двое — женщина-врач с русой косой, уложенной короной вокруг головы, и директор Дома культуры с громадными залысинами на лбу и здоровым румянцем во всю щёку. Вера Сергеевна все время лежала с книжкой в руках на нижней полке, хозяйственный директор бегал за чаем, покупал на станциях разную снедь, был организатором коллективных застолий.
В купе собирались пассажиры со всего вагона. После их настойчивых просьб, немного для виду покуражившись, директор Дома культуры брал в руки гитару и, глубоко вздохнув, начинал петь. Нилка заметила, что пассажиры не только любили протяжные и грустные песни Иннокентия Павловича, но с не меньшим вниманием слушали рассказы отца. Даже Вера Сергеевна откладывала книгу в сторону, и её светло-серые, слегка припухшие глаза округлялись, темнели, набирали глубину и цвет, когда она прислушивалась к его голосу. Если отец рассказывал что-нибудь весёлое, женщина первой начинала смеяться. Ободрённый её добродушным громким смехом, отец добавлял к месту несколько слов, и тогда общий хохот сотрясал тонкие стены купе. Насмеявшись досыта, пассажиры слушали новую историю Семёна Доржиевича, а Вера Сергеевна по-прежнему не сводила с него немигающих серых глаз.
Нилку даже задевало, почему эта чужая женщина так пристально смотрит на её отца. Дочь сама не узнавала его, обычно усталого и вялого в домашней обстановке, молча выслушивающего жалобы матери. Здесь, в окружении незнакомых людей, объединённых временным бездельем и свободой, он сделался общительным, весёлым, остроумным. И люди тянулись к нему.
Нилка наблюдала за отцом, стараясь понять причины этих непонятных ей перемен.
И всё-таки вагонная жизнь не задевала её всерьёз. Девочка лежала на верхней полке и неотрывно глядела в окно. Она смотрела до рези в глазах на зелёные густые леса, цветущие поляны, тихие полустанки, бурливые речки и укромные бочажки с родниковой водой, заросшие высокой редкой осокой.