— Ты бы, товарищ корреспондент, кубаночку свою чудненькую еще на поводочек. Смахнет с головы такую прелесть, что тогда.
Молча проглотил Перепелов девушкину смешинку. Яркий румянец вспыхнул на его до блеска выбритых щеках. Без нужды кашлянул в кулак, поправил лихо сдвинутую на затылок превосходную, подаренную комбатом еще под Сталинградом каракулевую кубанку и вдруг тихим баском произнес:
— Так значит, товарищ старший сержант, расскажи, как это ты вчера после атаки тройку фрицев в батальон привела. Только, понимаешь, спрессуй, пожалуйста, отожми факты. Газета моя, сама понимаешь, поменьше «Звездочки», тут, понимаешь, надо чтобы все впритирку. Понятно?
— Понятно, — все еще улыбаясь, ответила Роза. — Отожму, дорогой товарищ корреспондент, сухарики останутся. — И, помолчав, заговорила быстро-быстро: — Попала к самоходчикам случайно. Шла, заблудилась, они подобрали, пошли на хутор, взяли хутор, немцев раздолбали. Десант ушел в одну сторону, я в другую. Иду в мечтах. Одна. Ну прямо как в сказке. Вышла на дорогу, ступила на мостик, глянула в овраг, вижу стоит немец. Крикнула: «Хенде хох!» Поднялись шесть рук. Отступать некуда. Кругом чистое поле, до своих далеко. Показала стволом винтовки, ползите, мол, ко мне. Выползли. Отобрала оружие. Прошли километра два, — один спрашивает: «Гут одер капут?» Говорю: «Гут, гут», а сама думаю: «Скорее бы наши показались». Я в маскхалате, с финкой, с гранатами, винтовка наизготовку. Страшная. Пленных сдала куда следует.
— И все? — удивился Перепелов.
— Точка. Все. Закругляйся, кубанец, отжала.
Перепелов насупился. Роза пожала плечами.
— Сам просил, спрессовано честно. Рассказать тебе, какая болтанка бывает на самоходках? Жуть!
«Издевается над человеком, знает, что он всего только ефрейтор, вот и куражится», — с горечью подумал Перепелов.
— Давай, товарищ старший сержант, не будем. Не темни. Мне, понимаешь ты, надо как одна девушка с тремя управилась, что она думала в те минуты, ну в общем… обоснуй психологически.
Теперь уже без улыбки взглянула Роза на своего собеседника.
— Все! И ничего я тебе больше не скажу, парень, — ни-чего-шень-ки, потому что сама не пойму, как все получилось. Не знаю, не знаю. Вот и вся психология.
— А я знаю, Шанина! — хлопнув ладонью по своему колену, поднялся Перепелов. — Я знаю, что ведет человека в трудную минуту!
— Ну и знай! — резко оборвала Роза Перепелова. — Все-то вы, корреспонденты, знаете. Ну, я свободна?
Перепелов сник. Поправил кубанку и вдруг просительно, жалостливо:
— Тут, понимаешь, задание такое, передовую готовим на важную тему. О презрении к смерти, понимаешь, о бесстрашии воина.
— Как, как ты сказал? — зло посмотрела в глаза Перепелову Роза.
Перепелов повторил.
— Глупости несешь, парень! Бесстрашие! Вот придумал! Только и знаете — бесстрашие, бесстрашие. А кто тебе сказал, что мне не было страшно там? Читал в «Звездочке», там были стихи правильные. Там честно все сказано. Запомнилось. «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Читал ты это?
— Ну, читал, — тяжко вздохнул Перепелов. — Юлия Друнина.
— Вот-вот, она самая, так что о бесстрашии давай лучше помолчим, дорогой товарищ корреспондент. Ну, теперь все?
Перепелов молча смотрел на девушку, думая, как бы продлить эту встречу. Уйдет Шанина сейчас, а когда еще выпадет другой случай вот так, с глазу на глаз, поговорить с ней, с давно избранной им героиней задуманной поэмы. Перед войной стихи Алексея Перепелова охотно публиковала городская газета. Еще немного, и обязательно дошла бы и до Перепелова очередь стать заочником Литературного института. Мечты оборвала война. Ушел на фронт, в пехоту, рядовым. Был ранен, из госпиталя попал в дивизионку, и определили ефрейтора Алексея Перепелова на должность погибшего в бою литсотрудника. С испытательным сроком.
Слышал Перепелов о Шаниной много. Видел ее один раз, когда на попутных добирался до одного из подразделений. А поговорить привелось только теперь. И даже не по заданию редактора, по своему давнишнему замыслу увидеть ее хотелось, послушать эту замечательную, отважную девушку.
Спрятал блокнот, карандаш.
— Один вопрос у меня к тебе. Не для газеты, к делу вопрос не относится. Личный он. Сугубо личный… Ты городская или деревенская?
— Сельская, — с улыбкой поправила Роза, — архангельская, северянка. А что?
— Это более чем странно…
— Что, что? — не сразу поняла Роза.
— Ну, значит… как бы это сказать, имя себе сама придумала или так было?