В больнице ему объяснили, как пройти в палату Софи.
Он вышел из лифта и оказался в длинном коридоре, где пахло антисептиком и чисто вымытым линолеумом. В стеклянной двери он увидел свое отражение. Ну и вид! Сью и Кэрри правы — нужно было принять душ и переодеться, прежде чем нестись сюда после грязной работы. Если бы не несчастье с Софи, он ни за что не позволил бы себе заявиться в город в таком виде.
Остановившись у сестринского поста, он снова спросил, как пройти к Софи Фелшем. Медсестра внимательно посмотрела на него. Впервые в жизни Марк почувствовал полную растерянность.
— Софи Фелшем, — повторила сестра и пробежала глазами список больных. Затем подняла голову и прищурилась. — Вы ее родственник?
— Я… отец ее ребенка.
Медсестра поджала губы и опять уставилась в список.
— Ее семья живет в Англии. — Марк повысил голос.
Почему нельзя просто сказать, в какой палате Софи?
Обычно Марка трудно было вывести из равновесия, но чем дольше медсестра размышляла о том, пускать его к Софи или нет, тем больше он распалялся.
— Скажите наконец, где мне ее найти! — сердито потребовал он и с силой треснул кулаком по краю стойки.
Медсестра и Марк испепеляли друг друга взглядом.
— Палата двадцать два, — сдалась она.
— Спасибо, — уже вежливо сказал Марк и повернулся, чтобы уйти, но задержался и спросил: — Как… она?
Сестра, видно, заметила страх в его глазах и смягчилась.
— Вам все расскажет сестра Харт.
— А где я могу ее найти?
— Сейчас она занята с другой больной.
Марк выругался себе под нос и пошел искать нужную палату.
Он увидел Софи еще с порога. Она была единственной больной в палате.
Она лежала совершенно неподвижно с закрытыми глазами. На одной руке белел квадратик пластыря. Наверное, в том месте, куда прикрепляли капельницу.
У Марка заныло сердце.
Возьми себя в руки.
Она не пошевелилась, когда он на цыпочках прошел к кровати и придвинул стул. Марк просто сидел и ждал. Он не был готов к тому, что она спит, и не знал, что ему делать. Что это значит? Она тяжело больна?
Во рту пересохло, он с трудом дышал. Он смотрел, как еле заметно поднимается и опускается белая простыня у нее на груди, как резко выделяются под ярким верхним светом темные волосы, длинные ресницы, бросающие тень на бледные щеки, нежно очерченные губы. Она красивая, очень красивая.
И такая одинокая. И далекая.
Он опустил глаза и увидел, какие у него грязные джинсы и сапоги. На кисти — черное масляное пятно. Он потер руку о коленку.
Софи открыла глаза.
— Марк!
Он хотел улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Привет.
— Ты давно здесь?
— Минут пять. — Он наклонился к ней. — Как ты?
Софи покачала головой. Зажав пальцами дрожащий рот, она хотела справиться со слезами, но ей это не удалось — слезы наполнили глаза и потекли по щекам.
— Любимая.
Марк не знал, что говорить, о чем спрашивать, как осмелиться прикоснуться к ней. Он легонько похлопал Софи по руке, погладил ее локоны, рассыпавшиеся по подушке.
— Ты знаешь, как испугать мужчину. — На сей раз ему удалось выдавить улыбку.
Но Софи это не помогло — она продолжала плакать, и из-под ладони, которой она закрывала рот, вырывались рыдания.
Марк был смертельно перепуган и не знал, что ему делать. И еще эта грязная одежда! Он, чего доброго, испачкает Софи. Но все же склонился пониже и хотел поцеловать ее в щеку.
Она обхватила руками его шею, прильнула к нему, а ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий.
— Бедная моя девочка. Не переживай так.
— Я потеряла ребенка!
Марку показалось, что он падает в пропасть.
Ребенка нет.
Он беззвучно застонал, но тут же одернул себя. Он приехал, чтобы поддержать Софи, а не добавлять ей страданий.
Она продолжала плакать. А он целовал ее мокрое лицо и пытался найти нужные слова, чтобы утешить. Обняв Софи, он баюкал ее, как баюкают маленького ребенка.
Наконец рыдания стихли, и она шмыгнула носом.
— Марк, прости.
— Тихо, тихо. — Господи, она еще просит прощения! Он взял с тумбочки пачку бумажных салфеток и протянул ей.
Софи взяла несколько штук, вытерла покрасневшие от слез глаза и нос и высморкалась.