Филипп на ее коленях заерзал.
– Мама, я хочу помочь! – воскликнул он.
– Не будь глупышкой. Дай джентльменам сделать все спокойно.
Но он оказался слишком быстрым для нее. Его легкое тельце проскользнуло по липкой грязи к экипажу, прямо к высоким сапогам Роланда. Лилибет кинулась за ним, чувствуя, как грязь засасывает каблуки, но он уже забрался по колесу прямо в экипаж.
– Филипп, прекрати! Сейчас же вылезай из кареты! – Она протянула к сыну руки.
Его маленькие пальчики сомкнулись на ручке его собственного кожаного сундучка.
– Но я же помогаю, мама!
– Его милости не требуется твоя помощь. Сейчас же иди ко мне, Филипп.
– Ну только один сундук, мама!
– Филипп, я сказала…
– Слушай, старина, – добродушно произнес Роланд, – почему бы тебе не спрыгнуть обратно? Вот хороший мальчик.
– Я могу помочь!
– Даже не сомневаюсь, но такую работу лучше оставить тем, у кого силенок побольше, а? – Он протянул длинную руку через весь экипаж и забрал у мальчика сундучок.
Повисло тяжелое молчание. Лилибет увидела, как блеснули слезы в глазах Филиппа, и мальчик отвернулся.
– Иди сюда, милый, – позвала она. Филипп бросился к матери и кинулся ей на грудь. – Ш-ш-ш, любимый. Его милость совершенно прав. Когда ты подрастешь и станешь крепче.
Она не смотрела на Роланда и старалась, чтобы на лице ее не появилось и намека на упрек, ни следа того, что крохотный кусочек ее сердца только что оторвался, но чувствовала, что привлекла всеобщее внимание: Уоллингфорд и Бёрк старательно отвернулись и занялись сундуками, Александра и Абигайль начали изучать грязь под ногами. Филипп всем телом вжимался в нее, как бельчонок в дупло, и сдавленно всхлипывал.
– Слушайте, – мягко произнес Роланд. – Я не хотел…
Она пожала плечами. Она не могла ответить и прямо сейчас не могла думать о замешательстве Роланда, о собственном разочаровании, о том, что реальность не совпала с бессознательными надеждами, которые, как Лилибет только что поняла, питала в глубине души. Она могла только крепче обнять Филиппа и напитать своей любовью.
– Все хорошо, мой милый, – пробормотала она ему на ушко. – Мой маленький нетерпеливый любимый человечек. Его милость прав. Чем скорее они выгрузят сундуки, тем быстрее мы сможем снова пуститься в путь. Разве не мило со стороны джентльменов прийти к нам на помощь?
Жаркий вздох проник даже сквозь шерстяное пальто.
– А теперь будь храбрым мальчиком и поблагодари его милость за помощь.
Филипп замотал головой, вытирая слезы.
Она не стала давить на него, просто позволила сыну собраться с силами, чувствуя, как замерло и потяжелело его тело в ее объятиях.
Наконец он поднял голову и заговорил твердым голосом:
– Спасибо, ваша милость.
– Не за что, мой мальчик, – отозвался Роланд. – И, возможно, если хорошенько подумать…
– Филипп, – вмешалась Абигайль, – ты знаешь, я только что услышала совершенно необыкновенную вещь. Ты в жизни мне не поверишь.
Филипп выпрямился и вытянул голову в сторону Абигайль.
– Что, кузина Абигайль?
– Нет. Нет, ты мне все равно не поверишь, так что забудь.
– О, пожалуйста! Я поверю! Только расскажите мне! – Тельце мальчика жадно напряглось, разочарование слетело с него как ненужное пальто.
Она покачала головой:
– Нет. Нет, я уверена, что ты не поверишь.
– О, пожалуйста, кузина Абигайль! – Он оторвался от Лилибет и простер руки к Абигайль. – Пожалуйста, расскажите мне!
– Ну… – с сомнением протянула Абигайль, взяла Филиппа за руку, отвела в сторону от экипажа и обняла за плечи. – Видишь ли, все дело в лошади. Она только что сказала мне…
– Лошади не умеют разговаривать!
Абигайль застонала.
– Вот видишь? Я знала, что ты мне не поверишь!
– Нет, поверю! Поверю! Что сказала лошадь?
– Она сказала мне самым унылым образом (ты же понимаешь, что все упряжные лошади всегда унылы)… сказала, что она ужасно, невыносимо, мучительно…
– Что? Что?
– Голодна, – докончила Абигайль.
Лилибет наблюдала, как эта парочка подошла к опущенной голове лошади. Филипп вытянул руку и погладил белый лоб, а Абигайль волшебным образом извлекла из кармана морковку.
В нескольких ярдах от них Роланд снова начал выгружать багаж.