Она говорила убежденно, чтобы отогнать прочь отчаяние. Если она будет говорить это достаточно решительно и достаточно часто, то наверняка все исполнится.
Роланд смотрел, как конь рысью скачет в сторону замка, грохоча копытами по мокрым камням, но даже не попытался догнать Лилибет. Нет нужды торопиться. Он не считал себя особенно религиозным человеком, но всегда мог распознать дар Божий, если сталкивался с ним. И на этот раз он не ошибется. На этот раз тщательно разработает план.
Он посмотрел наверх, на хмурые тучи. С небес моросил холодный непрекращающийся дождь, но зима уже почти закончилась, а весной все начнется заново.
Глава 6
Замок Святой Агаты, апрель 1890 года
Сначала Лилибет игнорировала все признаки.
Слишком много занятий, слишком много обязанностей. Она с большим прилежанием изучала греческих философов, помогала экономке и девушкам в кухне, давала уроки Филиппу и водила его на пикники.
И, разумеется, тщательно избегала джентльменов. Согласно плану, это должно было быть совсем простым делом. После первой же ночи они, цивилизованно сидя за тяжелым столом в трапезной, договорились разделить замок по оси север-юг, до тех пор пока не найдут Россети и не решат вопрос. Восточную сторону отвели дамам, а западную – джентльменам. Таким образом, обе стороны должны были встречаться лишь во время трапез (столовая имелась только одна) или случайным образом на улице.
Действительность оказалась не такой простой. Мистер Бёрк проводил время в основном в своей мастерской ниже по холму, Уоллингфорд если не ездил верхом, то сидел с надутым видом в библиотеке, а вот Роланд шатался везде. Лилибет слишком много думала о том, как избежать встреч с ним, и без труда прогоняла прочь неприятные мысли и предположения, заменяя более неотложными заботами: как, к примеру, спрятаться за деревьями, пока его милость, посвистывая, бредет на прогулку, или проскользнуть в кухню, если он идет по коридору.
Но стоило открыть утром глаза, и она вспоминала.
– Мама, – толкнул ее в плечо Филипп, как делал каждое утро в половине седьмого. – Можно мне уже встать?
– Да, мой милый, – ответила она, как отвечала каждое утро. – Спустись вниз и попроси Франческу налить тебе молока.
Он влажно чмокнул ее в щеку и исчез. Дверь заскрипела, царапнув древние плиты, как каждое утро. Какое-то время Лилибет лежала, глядя на темные деревянные балки потолка, на пожелтевшую старую штукатурку между ними. Сколько им лет? Века, не меньше. Наверняка все эти годы множество женщин открывали глаза и видели те же самые мельчайшие детали. Она повернулась на бок, лицом к окну. Вчера ночью она оставила его приоткрытым, и теперь, с первыми бледными лучами солнца, в комнату проникал утренний воздух: свежий запах зеленой травы с оттенком сена и навоза из конюшни, сладость цветущих яблонь из ближнего сада. Кто-то неподалеку смеялся, легко и радостно. Возможно, Абигайль, которая идет доить коз. Все это так несправедливо! Леди Пемброк, как всем известно, меняет любовников каждый квартал и даже котенка ни разу не родила. Собственный муж Лилибет, лорд Сомертон, переспал с каждой шлюхой Лондона, и ни одна из этих несчастных ни разу не омрачила внушительного порога на Белгрейв-сквер своим появлением с бастардом на руках. А Лилибет согрешила только один раз. Один-единственный опрометчивый украденный миг, мгновение помешательства, ни разу не повторившееся.
Она резко поднялась с постели и подошла к комоду. Над ним висело прикрепленное к стене зеркало в темной раме, местами покоробленное, с серебряным покрытием, от времени пошедшим пятнами. На нее уставилось ее отражение, искаженное, призрачное в этом бледном утреннем свете, с широко распахнутыми голубыми глазами.
Почему она так удивляется? В конце концов, Филипп родился ровно через девять месяцев после первой брачной ночи, к вящей гордости Сомертона и облегчению его родителей. Когда месяц назад она стояла в конюшне, застегивая пальто и слыша, как панически колотится в ушах сердце, то чувствовала теплую струйку семени Роланда, стекавшую по ноге, как маленькая змейка: осязаемое доказательство плотского греха.
Лилибет взяла кувшин с водой, налила в щербатый бело-синий таз для умывания и трясущимися руками поплескала в лицо, на шею. Холодная вода каплями стекала за высокий ворот ночной рубашки, по ложбинке между грудями и высыхала где-то на теплой коже живота.
Неужели она думала, что сможет скрывать свое прегрешение вечно? В самом деле верила, что если преступление не повторится – если она больше не ляжет (блаженно, греховно) с лордом Роландом Пенхэллоу ни наяву, ни в мыслях, – то получится, будто ничего и не случилось?