Навстречу мне идет лобановская пара. Передаю:
- Саня, выбивай из хвоста "мессера"!
Немецкий истребитель открывает огонь. Высота у меня относительно небольшая - 800 метров. Делаю резкий разворот, ухожу под самолет противника. Слышу, как что-то ударило по фюзеляжу, и тут же почувствовал запах гари. Попал, паразит!
Но в это время Лобанов открывает огонь, и обломки "мессершмитта" летят на землю. Комкор с земли "подводит резюме":
- Молодцы! Только у кого-то бак пробит. Шлейф сзади.
У кого же еще - у меня пробит. Кочетков, вернувшийся ко мне, передает:
- Командир, бензин сифонит.
В это время слышу в шлемофоне голос Галунова:
- Куманичкин, вам можно следовать домой.
Группа моя вся в сборе, мы разворачиваемся и берем курс на свой аэродром. И вдруг новая команда:
- Внимание! Вас сверху атакует группа "мессеров"! Будьте внимательны!
Ну, думаю, только этого еще не хватало. Разворачиваемся на встречный курс, и я, пытаясь развить скорость, выжимаю из мотора все, на что он способен. Высота у нас всего 1000 метров. Лобановская пара идет выше.
Вот тут-то я и увидел, как дерется в воздухе Лобанов. Он смело бросился на противника (атаковало нас 12 самолетов, да еще, видимо, чуть выше оставалась у гитлеровцев пара прикрытия), понимая, что нашей четверке приходится нелегко, мы не имели преимущества в высоте. И я не знаю, чем бы закончился этот бой, не появись выше нас восьмерка Яков. Они дружно навалились на противника, дав нам возможность выйти из боя...
- Ну вот, командир, а ты хандрил, - подвел вечером итог дня Семенцов. - И день прошел, и все мы целы. И непревзойденный баянист Александр Лобанов дает концерт.
- Милости прошу в нашу эскадрилью, - церемонно пригласил Лобанов. - Весь вечер песни под баян.
А еще через несколько дней в полк пришла радостная весть: капитану Лобанову присвоено звание Героя Советского Союза.
...В дни ожесточенных боев на Курском плацдарме летчики истребительного корпуса генерала Галунова проявили себя не только бойцами беспримерной храбрости, они показали, что могут сражаться умело и грамотно, умеют побеждать численно превосходящего врага.
За две недели боев на Курском плацдарме полки авиакорпуса, в том числе и наш - 41-й гвардейский, провели 250 воздушных боев, в которых был сбит 451 самолет противника.
Страсти-мордасти
Есть в Белгородской области маленький тихий зеленый городок Грайворон. После войны побывать мне в нем не довелось, а вот осенью сорок третьего разыгрались здесь довольно драматические для меня события, о которых сегодня, правда, я вспоминаю с улыбкой.. Но тогда, в сорок третьем, мне было, увы, совсем не до смеха. Хотя ребятам из моей эскадрильи вся эта история и доставила немало веселых минут.
В сентябре того года наш 41-й гвардейский полк командование 2-й воздушной армии решило перевести на ночные полеты. Почему выбор пал на наш полк, почему понадобилось хорошо дерущихся истребителей, столь необходимых во время развернувшегося в те дни наступления на Киев, снимать с фронта и отправлять в тыл на повышение квалификации, не знаю. Но приказ есть приказ. Полк подняли по тревоге, и через некоторое время мы были уже в Грайвороне, в глубоком тылу. Все радовались нечаянной передышке, не слишком, однако, веря, что она надолго, и добросовестно изучали УТ-2, оборудованный для ночных полетов. В глубине души мы понимали, что рано или поздно нас вернут к обычным боевым вылетам, что "сверху" будет пересмотрено это скороспелое решение, что скоро, очень скоро мы снова будем на передовой.
Так оно и произошло. Только-только полк стал осваивать технику ночного пилотирования и материальную часть УТ-2, как поступил приказ: "Срочно вылететь на фронт". Предстояла обычная наша работа, и все готовились к ней. Все, кроме меня. Так как за сутки до этого приказа у меня разболелся зуб. Щека распухла, губа отвисла, флюс, одним словом. Боль адская, нестерпимая. В таком состоянии не то что летать, ходить-то по земле было невозможно.
- Главное, что меня радует в капитане Куманичкине, - сказал Саша Павлов, увидев меня с раздувшейся щекой, - это гармоническая красота его внешних форм.
- Что красота? - возразил Миша Семенцов. - Главное - удобно и экономично. Взлетел - видит фрица. Показал тому свою щеку - фриц сражен наповал. И боеприпасов расходовать не надо, и противник уничтожен!
Словом, все веселились как могли. А у меня не было сил даже улыбнуться. Впервые в своей жизни я испытал зубную боль. Уже после войны я прочитал где-то, что в военные годы статистика зарегистрировала резкое падение "гражданских" болезней - люди меньше болели гриппом, болезнями сердца, желудочными заболеваниями и прочим. Что ж, видимо, в этом случае я стал исключением. Двадцатитрехлетний здоровый парень, я не мог ни разговаривать, ни думать ни о чем, ни даже курить. Какой уж тут вылет!
Летчики моей эскадрильи собрались на экстренный консилиум.
- Ребята, - сказал Саша Виноградов, - надо зуб нашего комэска привязать ниточкой к двери и объявить сигнал боевой тревоги. Все ринутся к самолетам и...
- Дверь жалко, - вздохнул Семенцов, - сломается обязательно.
- А если тросом к тягачу? - спросил сердобольный Коля Королев.
- Тогда уж к моему самолету, - добродушно разрешил Миша Арсеньев. - Ты, Саша, не волнуйся, я аккуратненько взлечу.
- Ребята, любую боль снимают красивые девушки, - авторитетно заметил Виноградов, - может, отведем комэска на танцы?
- Какие танцы? Какие танцы могут быть в такое боевое время? И какие девушки? - возмутился Семенцов. - Есть испытанный метод, двести граммов спирта - и рвать. Несите спирт!
Принесли спирт. Заставили выпить, а потом подхватили меня под руки и повели в санчасть батальона обслуживания. Встречным летчикам Миша Семенцов охотно объяснил ситуацию:
- Вот ведем нашего красавца. На свидание.
- А что он, сам не может? - удивлялись ребята.
- Он у нас очень застенчивый. Как увидит ее - сразу бежать. Или в обморок. Сами знаете, молодо-зелено. Необстрелянная молодежь! Все заботы вынужден взять на себя. Помрет же парень от несчастной любви.
- А кто она? - любопытствовали встречные.
- Как кто? Бормашина, конечно. Ждет его ненаглядная, не дождется...
- Серьезная особа. Ну, Саня, ни пуха ни пера!
Под эти напутствия, уже поздно вечером, мы наконец разыскали санчасть. Разумеется, домик, где она размещалась, оказался на замке - все врачи разошлись по квартирам.
- Не дрейфь, командир! - похлопал меня по плечу Семенцов. - Разыщу доктора, и все твои болезни вмиг прекратятся.
Он исчез, а мне стало совсем плохо. Я понимал, что с больным зубом я не боец и не летчик. Надо было что-то делать, но, кажется, в тот момент я с большим удовольствием провел бы два десятка боев, нежели согласился бы дергать зуб. И дело тут было не только в "традиционном" страхе перед зубным врачом. По аэродрому в те дни гулял видавший виды томик чеховских рассказов. В перерывах между полетами мы вслух и поодиночке читали Чехова. Я и сам весело хохотал, когда Миша Семенцов в лицах читал "Хирургию", не думая и не гадая, что в скором времени меня самого ожидают аналогичные страсти. И вот сейчас, когда боль стала совсем уж нестерпимой, я вдруг вспомнил методы лечения фельдшера Сергея Кузьмича, и от этих воспоминаний мне стало совсем худо.
Неутомимый Миша Семенцов разыскал нянечку из зубного кабинета, та объяснила, где живет докторша, и ребята организовали доставку врача к "умирающему пациенту", как назвал эту операцию все тот же Семенков. Доктором оказалась молоденькая девушка таких внушительных размеров, что мне сразу же расхотелось лечиться.