— Заходите, заходите, высокие гости! — кланялась бабушка Далба.
Мельничный спрыгнул с коня, и Чубо подсадил его на подоконник, а на скамейку для гостей сам уселся.
Дедушка Далбу разгладил свои белые усы.
— А мы ведь родственники, — сказал он Дядьке. — Если мельники — белые, и если мы, снежные люди, — белы, тогда и калачи получаются белые.
— Это верно, — сказал Мельничный Дядька. — Если много зимой снега — тогда урожай большой.
Дедушка Далбу хотел рассказать, что и у него самого там, высоко в небесах, есть снежная мельница, да бабушка его перебила:
— Угощайтесь, прошу вас! Угощайтесь, высокие гости!
И она протянула в окно тарелочку. А на ней была конфета. Та самая.
— А как ты ремонтируешь мельницу? — спросил дедушка Далбу.
— Молотком стучу.
— Значит, ты в некотором смысле мастер?
— Ага.
— А не мог бы ты остановить луну вот здесь, над нами? А то в темноте иногда кажется, что у меня вообще нет старушки.
— Можно, дед. Но вначале закончу с мельницей. А уж там — и до луны доберусь.
Мельничный Дядька долго ел конфету. Она для него была чуть великовата, как для нас арбуз. А когда съел, положил за пазуху и тарелочку. Очень ему понравилось быть гостем.
— Я скоро опять приду, — сказал он.
Когда Чубо вытащил отца из люльки и отнёс на кровать, над селом уже кричали петухи.
УКУ
Ранним утром во дворе послышались голоса:
— Туку, муку, барабуку! Помогите!
Это кричали, конечно, бабушка Далба и её старик. Дело в том, что отец, проснувшись, увидел дыру в заборе и немедленно стал её заделывать.
Снежные крики разбудили Чубо. Полусонный выскочил он на улицу, подбежал к забору и взобрался на окно, которое сделал ночью.
— Слезай, Чубо! — крикнул отец. — Кто-то пробил дырку, надо заделать.
Чубо ни с места.
— Что ты делаешь, мэй? — закричала с крыльца мать. — Хочешь его в стену замуровать?
— Тьфу! — плюнул в сердцах отец, махнул рукой и пошёл в свою столярку.
А Чубо спрыгнул с подоконника и пошёл досыпать. Так было спасено окно дедушки и бабушки.
Обрадованная бабушка не отрывала глаз от своего старика. А он значительно покашливал, сделавши вид, что ужасно занят. Покашлявши, он достал трубку и начертил ею на полях своего снежного пальто:
Тинга, ринга
Ти-ти-ри?!
На нашем языке это звучало бы так:
О люди!
Что плохого
сделали мы вам
с моей старушкой?
Зачем разъединяете нас
каменной стеной?
Как видите, это были стихи. В груди дедушки Далбу билось снежное сердце поэта.
Бабушке стихи очень понравились. Она читала их нараспев, прикрыв снежные ресницы, и читала бы, наверное, долго, но тут к ним стали подходить гости.
Первым пришёл мудрый пёс Фараон. Побурчал, поздоровался, почитал стихи.
Потом налетели дрозды.
Даже овца три раза выходила из загона. Придёт в гости, посмотрит в окно и уходит. Ни слова не сказала, туповатая.
— Хорошо иметь гостей, — заметил дедушка Далбу. — Но надо бы нам умножиться.
— Как это? — не поняла бабушка.
— Очень просто. Хочу снежного мальчишку!
Твердит дедушка Далбу своё, видит бабушка — делать нечего. Взяла да и родила снежного мальчишечку. Небольшого пока.
Представляете, что тут началось в их однооконном доме! Праздник, восторг!
Дедушке не было видно сына через окошко, и он кричал на всю улицу:
— Да подыми его повыше! Дай поглядеть!
Бабушка подымала сына повыше, а дедушка смеялся и приговаривал:
— Расти до потолка! Вот кто наш дом защитит!
Так они радовались и веселились и нарекли мальчика — Уку.
Хороший получился мальчик. И главное — ходить умел.
Топ-топ — вышел Уку со двора и пошёл к отцу.
Уж они целовались, миловались. Отец нахлобучил на него свою шляпу.
Когда Чубо проснулся, Уку уже поджидал его у порога.
— Привет! — крикнул Чубо. — Давай померяемся, кто выше!
Стали меряться. Чубо был повыше, но рубашка его для Уку годилась. Немного великовата, но не может же Уку ходить в чём мать родила. Чубо дал ему рубашку, а с брюками пока не получилось. У Чубо у самого брюк не так много — одни. Приходится выбирать — или он в брюках, или Уку.
А Уку, между прочим, рос на глазах. Пока Чубо показывал ему всё своё богатство — корову, овец, кур, Фараона и даже воробьев на яблоне — Уку рос и рос. И особенно быстро росли его снежные ноги. Когда он вернулся к дедушке — ростом был уже с бабушку.