В салоне машины, мчащейся с включенной сиреной по заваленным отбросами улицам, повисла зловещая тишина. Амальди высунулся в окошко и глубоко вдохнул, отчего проснулась боль в ноге.
– Это не столько завещание, – снова заговорил Фрезе, пытаясь разрядить гнетущую атмосферу, – сколько признание синьоры Каскарино и свидетеля, подписавшего документ.
Амальди повернулся к нему.
– Инспектора, который вел следствие по делу о пожаре. Нашего нынешнего мэра, – шепнул он на ухо Амальди, чтобы не услышали двое нижних чинов на переднем сиденье.
Слабость мешала Амальди как следует поставить вопрос. Он лишь слегка пошевелил рукой.
– Что тебе сказать, Джакомо? – все так же вполголоса продолжал Фрезе. – Он завизировал пункт, в котором синьора Каскарино подтверждает, что это завещание является неоспоримым и не может утратить юридическую силу. Оно было составлено в день закрытия дела. Какие тут могут быть вопросы?
Амальди покачал головой.
– Зачем?
– Не знаю. Он же не какой-нибудь придурок, а инспектор, значит, должен был понимать, что его подпись равносильна признанию.
– Зачем?
– Боюсь, нам придется ему задать этот вопрос.
Амальди положил ему руку на колено.
– Это твое дело, – сказал он. – Твоя и слава.
– Честно говоря, я мог бы прожить и без этой кучи дерьма.
Амальди кивнул и стал смотреть на дорогу. Она уже шла под уклон, к порту. Еще несколько сот метров, и он узнает, суждено ли было другой девушке стать мешком.
Фрезе почувствовал его страх.
– Держись, Джакомо. Так или иначе, ты его взял.
– Не я его взял, – сказал Амальди, вспоминая монахиню, лежащую на полу больничной палаты. – Айяччио… был уже мертв. Так уж нам повезло. Мне и Айяччио.
Фрезе покивал и подумал об убитом охраннике, которому не так повезло.
– Зачем? – в свою очередь спросил он.
Амальди пожал плечами. Едва ли теперь удастся получить ответ на эти вопросы.
Машина остановилась. Водитель выключил сирену. Фары осветили пустынную площадку, засыпанную мешками с мусором, как и весь город. Открывая дверцу, Амальди подумал, что его кошмар, начавшийся среди мусора двадцать лет назад, среди мусора же и закончится.
– Вон она, – сказал Фрезе, показывая на заржавленный ставень. – Подожди меня здесь.
– Нет, – сказал Амальди и крепко взял его за локоть. – Я сам.
Он вышел из машины и, уже не чувствуя боли, приволакивая раненую ногу, пошел к лавке.
– Джудитта! – крикнул он, молотя кулаками по ржавому железу, пока полицейские возились с замком. – Джудитта! – завопил он снова (непонятно, откуда силы взялись). – Джудитта!
Амальди не мог сдерживаться; на пределе своих возможностей он орал и громыхал железом. Вот сейчас весь мир обрушится на него и погребет под обломками. Он не мог больше оттягивать этот момент. Железный ставень наконец поднялся со странным, зловещим скрипом.
– Джудитта! – еще раз крикнул Амальди, врываясь в помещение.
Старый светильник неохотно освещал полупустое пространство. В центре его стоял верстак, некое подобие алтаря. На нем неподвижно лежала голая, распятая Джудитта. Раскинутые руки приторочены к верстаку кожаными ремнями, ноги связаны грубой пеньковой веревкой. Волосы разметались по металлической поверхности верстака. Рядом с ней еще одно тело, если его можно назвать телом. Две человеческие руки. Две человеческие ноги. Деревянное туловище. Головы нет.
Амальди подошел. Все внутри сжалось в комок. Увидел кровь на ее лице. И вдруг Джудитта повернула к нему голову.
Сердце едва не выскочило из груди. Бормоча бессвязные фразы, он распутал ремни, развязал веревку, прикрыл ее тело своей окровавленной курткой. Джудитта вся посинела от холода, от обезвоживания и была почти без сознания.
– «Скорую»! – хрипло выкрикнул он, оборачиваясь к Фрезе.
– Уже едет, – ответил заместитель и поднял палец, приглашая послушать вой сирены.
Амальди обхватил Джудитту и стал покрывать поцелуями ее лицо и разбитую губу.
Девушка медленно приходила в себя. Наконец встретилась взглядом с Амальди. Она не поняла, что он ей говорит, но увидела, что он весь в крови. С трудом подняв руку, погладила кровавую полосу на шее. Казалось, они снова узнают друг друга по ранам.
Джудитта разомкнула пересохшие губы.
– Молчи, – сказал Амальди и улыбнулся ей.
Их слезы, проливаясь, смешивались и смывали кровь.