Четыре желтых глаза светились в темноте. Я отступил, пытаясь нащупать ногой упавшее ружье.
Один миг – и я уже взводил курок. Бах! Комната осветилась выстрелом, послышался страшный вой, дверь захлопнулась с такой силой, что сверху посыпалась штукатурка…
Я прислушался – тихо.
– Амалия, выходите! Сейчас я разбужу товарища, и мы покинем замок! – прошептал я.
Ответа не последовало. Я зажег крошечный останок свечного огарка, но комната была пуста. Пахло фосфорной спичкой и еще чем-то звериным. Мой нос охотника не раз ощущал этот запах – запах подранка.
Откинув одеяло, я посветил внизу, но ничего, кроме пыли и паутины, не увидел. Пришлось отодвинуть массивную кровать. Под ней я разглядел крышку люка с литым кольцом, но судя по толстому слою пыли – им не пользовались много лет. Меня заинтриговала эта тайна, но внутренний голос шептал, что силы не равны и лучше отступить.
«Надо найти Илью и бежать отсюда!» – с этой мыслью я повернулся к двери и увидел, что она распахнута настежь…
В этот же момент на мою голову обрушился страшный удар, и я упал лицом прямо на литое кольцо потайного хода.
…Спустя год, я жил у родителей в городишке К* Орловской губернии. Моя добрая маменька в который раз говорила мне о женитьбе, о том, как она хотела бы на старости лет нянчить внуков, что, коли я не образумлюсь, нашему роду Опалинских-Стрешневых суждено будет прерваться.…Наступила Масленица. И в один из морозных дней я вспомнил все. Словно очнулся от спокойного вязко-сладкого сна, опутавшего разум.
– Маменька, а Илья Завадовский? Ну, помнишь, мой приятель университетский. Где он?
Матушка как-то странно на меня посмотрела и замахала руками.
– Ох, Алешенька, ну его совсем! Какой он тебе товарищ – горький пьяница! Один нос остался! Как тебе память-то отшибло, мы с отцом огорчились очень. Но что касаемо Ильи, так тебе, голубчик, лучше вовсе о нем не вспоминать!
Я настаивал, и маменька сдалась:
– Вот привез тебя Илья из заграницы. Мы, старики, думали – совсем ты разумом тронулся: никого не узнавал, вместо глаза – дырка. Ты-то пошел, слава Богу, на поправку, а вот Илья, наоборот, покатился… Все пропил. Но мы его все равно жалели, принимали. А потом… он Леонида Прокофьича часы украл, так мы ему от дома отказали. Илья и на человека-то теперь не похож: ходит грязный, всклокоченный, сам с собой разговаривает…
Не дослушав до конца, я вскочил, и схватив со стола шапку, выбежал по двор. Мороз был крепкий – птахи замерзали на лету. Городишко у нас маленький, потому со всех ног я бросился к самому почитаемому среди нищих пьяниц заведению, где можно было на копейку напиться, а на пятак почувствовать себя королем – к кабаку «Стоялый двор Зеленина».
В сенях вповалку спали вонючие, вконец потерявшие человеческий облик существа. Зажав нос, я стал ворочать их, пытаясь найти Илью. Мне повезло – третье тело принадлежало ему. Бессвязно бормоча какую-то галиматью, Илья таращил на меня безумные глаза. По длинной бородище скакали блохи. Я, стараясь не дышать, отступил, и крикнул полового. Дав половому гривенник, я назвал адрес, и распорядившись, чтобы Илью Модестовича Завадовского доставили по назначению, пулей выскочил во двор.
Постоял я минут пять, не шевелясь, на морозе, чтобы приобретенные мною за время нахождения в заведении блохи отскочили, и бегом домой. Надо дать распоряжения Вальке и Клавке, чтобы вымыли беднягу щелоком, расчесали, одним словом, привели в порядок, а затем отправили ко мне.
В чистой рубахе, с остриженными волосами и выскобленным до синевы подбородком, Илья снова стал похож на человека разумного, хотя мало похожего на того, которого я знал.
Первым делом, пряча глаза и заикаясь, Завадовский попросил рюмку водки и покушать. Клавка принесла пироги с вязигой, кашу с индюшатиной, крепкие бочковые огурчики, водку и квас. Я наблюдал, как мой бывший приятель с жадностью накинулся на угощение, и ждал.
Насытившись, Илья поднял на меня горевшие чахоточным огнем глаза.
– Ну что, память вернулась? – вместо благодарности в его голосе звучал сарказм.
– Ты, Илья, зол за что-то на меня? – я был уязвлен. – Я вытащил тебя из помойной ямы, думал, мы друзья, а ты вроде как, и не рад?!
– Чему радоваться, друг Алексей? – Илья зашелся кашлем. – Ты подальше от меня держись, а то заразишься. Мне, дружище, пару неделек осталось, не боле.
Я налил ему еще водки, затем себе и попросил рассказать о том, что произошло в замке С*.
– А и рассказывать нечего, Алешка! – опрокинув в себя водку и занюхивая огурцом, сказал Илья. – Как развел нас нехристь этот, слуга, по комнатам, так я и свалился. Среди ночи просыпаюсь от грохота. Вроде как выстрел мне послышался. Тьма кругом – хоть глаз коли. Пока оделся, выскочил, добежал до комнаты твоей – ты в луже крови лежишь, думал тебе каюк. Перевернул, у тебя вся морда в крови – упал ты неудачно: аккурат глазом на кольцо, невесть зачем торчавшее из пола. Но дышишь, слабенько так. Тут свеча погасла. Я тебя на закорки – и понес. Звал на помощь: вышел барон в ночной сорочке и колпаке – вид нелепый. При других обстоятельствах, я бы, может, посмеялся… Слуга его, нехристь, куда-то запропастился. Я кричу, что, мол, ежели ты умрешь, я лично этого так не оставлю – завтра же здесь будет полиция. Барон сильно струхнул, засуетился. Заверил меня, что, мол, глаза ты лишился, но жить будешь… Потом он тебя снадобьем каким-то натирал. А с утра организовал нам теплую бричку и сопровождение. Я тебя в гостиницу привез, тебя доктор их смотрел, немец. Все цокал языком, удивлялся. На третий день ты очнулся, но не узнал меня. А я… я с ложечки тебя кормил, Алешка. Все простить себе не мог, что подбил тебя на это приключение. Эх, знать бы наперед… Я же с той поры с охотой завязал и ружья в руки не брал. Привез тебя, как овощ какой, к родителям – тут тебе и уход. Ну а далее, ты, наверное, знаешь… – Он вздохнул и тоскливо посмотрел на графинчик с остатками водки.