Дамы вернулись к вечеру, и привезли из города всякой снеди. Позади их двуколки ехала наемная повозка с парой вороватых крестьян. Они сновали туда-сюда, заполняя подвал вином, сыром, мясом и еще кучей разнообразной провизии. Фрау Шнайдер, расплатившись, отпустила их, однако я заметил, что рубаха одного из молодчиков подозрительно оттопыривается. Догнав его, я извлек у него из-за пазухи сырную голову. Воришка осыпал меня проклятиями, но в глазах женщин я стал героем.
– Герр Алекс! Я не успею сделать сегодня фирменные колбаски, но завтра обязательно! – тепло сказала фрау Шнайдер. – А зачем тут эта лошадь?
– Я одолжил ее на несколько дней у герра Штраупа, фрау Шнайдер. Хочу завтра отправиться в Т* на пару-тройку дней.
– Как так? – всплеснула руками Анхен. – А колбаски?
– Приеду, и попируем! – подмигнул я.
– Но, герр Алекс, Вы помните о своем обещании не делать глупостей? – озабоченно спросила фрау Шнайдер.
– Помню! – не моргнув глазом, соврал я. – Но куда бы мне пристроить эту фрау на ночлег? – Я кивнул в сторону кобылы, и дамы засмеялись.
– Идите за мной, – продолжая смеяться, сказала фрау Шнайдер. – У меня два сарая, дорогой мой. В одном чучела, которые у меня никак не поднимется рука сжечь, а другой вполне подходит для лошади. Я держу там кур.
Действительно, в кустах акации и бузины был спрятан небольшой аккуратный сарайчик, откуда доносилось кудахтанье. Туда лошадь герра Штраупа пошла охотно.
Наконец, мы сели за стол. Я разлил по стаканам ароматное вино. Женщины нарезали сыр, хлеб и копченое мясо. Вечер выдался влажным, но теплым.
Вскоре вино разморило нас, и я попросил хозяйку:
– Расскажите о своем супруге, фрау Шнайдер. Говорят, он был лучшим в этих краях чучельником.
Трактирщица вытерла платочком сухие глаза:
– Генрих был превосходным мастером своего дела – это правда. Но человеком был… откровенно говоря… Я была беременна, на сносях, а чучела были повсюду. Я ненавидела их. На них скапливалась пыль, и я начинала чихать. Чихала по нескольку часов. Я просила Генриха убрать их, но он только смеялся. Поставил у изголовья нашей кровати огромную голову вепря. Представьте: я ложилась и видела налитые кровью глаза зверя, огромные клыки… Подолгу не могла уснуть, стала нервной и злой. И однажды я не выдержала и подговорила служанку. Вдвоем мы сняли ужасную голову со стены и, оттащив подальше в лес, подожгли. Муж был в ярости. Оказалось, что в этой самой голове он, втайне от меня, хранил деньги, полученные им за какое-то грязное дело… Он бил меня и никак не мог остановиться. Его лицо исказилось до неузнаваемости – это был не человек. После этого я родила мертвого ребенка, и… когда это случилось…
Плечи фрау Шнайдер затряслись, по щекам потекли слезы, она взяла стакан и осушила до дна.
– …Я заключила сделку с дьяволом, – глухим голосом произнесла вдова и сжала свой стакан с такой силой, что раздавила его, сильно поранив руку.
Анхен, увидев кровь, вскрикнула и стала суетиться вокруг старухи, тело которой вдруг стало содрогаться от каркающего злобного смеха. Седые волосы растрепались, она стала похожа на Медузу Горгону, изображение которой я видел в Эрмитаже. Больше ни о чем расспрашивать я не решился, и поднялся к себе, захватив немного копченого мяса для собаки.
Войдя в комнату, я зажег свечу и осмотрелся. Брут лежал на полу у кровати, положив морду между лап, и, как мне показалось, был настроен весьма дружески. Я дал ему мяса, и он проглотил его, не жуя.
– Брут, дружище, завтра мы отправляемся на охоту! – сказал я, но погладить его все еще не решался.
Окинув глазами комнату, я нашел, что искал – плетеный короб, куда могла бы поместиться собака.
– Ну, – подмигнул я псу, – давай спать, что ли! – И задув свечу, лег.
Когда я проснулся, было еще темно, но небо на востоке уже начинало светлеть. Стараясь не шуметь, я взял ружье, надел на пояс патронташ и пристегнул к ошейнику пса поводок. Брут не выразил ни малейшего недовольства этим обстоятельством. Прихватив короб, я вышел на улицу. Пробравшись в курятник, вывел кобылу и, открыв короб, приказал собаке сесть в него. Брут попятился назад и тихо зарычал. Положение было глупейшее. Отбросив короб в курятник, я отцепил поводок и вскочил в седло.
– Черт с тобой, проклятая псина! – бросил я через плечо и, вставив ноги в стремена, легонько стукнул лошадь в бока.
Кобыла резво помчалась по утренней росе к городу Т*, через который лежал мой путь.
Каково же было мое удивление, когда я, спешившись у колодца, чтобы попить самому и напоить лошадь, услышал прерывистое собачье дыхание! Пес бежал за мной не менее трех часов! На него было жалко смотреть: язык вывалился и свисал чуть ли не до земли, на боках и груди – налипли семена трав и колючки.