Джудитта разомкнула пересохшие губы.
– Молчи, – сказал Амальди и улыбнулся ей.
Их слезы, проливаясь, смешивались и смывали кровь.
Двое полицейских, подхватив ее с двух сторон, помогли ей добраться до двери. Фрезе подставил дружеское плечо шефу. Джудитта еле волочила ноги и все время оборачивалась на Амальди. А тот ковылял к выходу, пытаясь ее догнать. Несмотря на слабость, оба смеялись.
Когда ее сажали в машину, Джудитта вдруг заметила Макса Пескьеру и нахмурилась. Парень состроил жалобную, виноватую гримасу.
– Это он тебя спас, – пробормотал Амальди, усаживаясь рядом с ней.
Джудитта откинулась на сиденье. Почувствовала, как игла входит в вену и внутрь вливается теплая, немного щиплющая жидкость. Потом к лицу ей поднесли респиратор, и сразу навалилась усталость, закружилась голова от притока кислорода. Джудитта шевельнула рукой, и Амальди тут же стиснул ее руку в своей. Она взглянула на него и поняла, что любит.
– Прости, – сказал он.
Или ей просто почудилось?.. Но это не важно. Теперь уже все не важно.
Джудитта отняла от лица респиратор и прошептала:
– Не уходи от меня.
Амальди едва заметно кивнул и прикрыл глаза.
– Ты смирился?
Он наклонился к ней и без тени улыбки коснулся губами ее губ. Потом вернул на место маску и приложил палец к губам.
Джудитта позволила заунывному вою сирены себя убаюкать.
Ее руку Амальди так и не выпустил.
XXXIV
Водитель вскочил в кабину грузовика и повернул ключ в зажигании. По уму, надо бы аккумулятор подзарядить. Но мотор со второй попытки заурчал, закашлял и выплюнул сгусток черного дыма.
– Поехали! – радостно завопил водитель в окошко и махнул напарнику.
Тот еще дверь не успел закрыть, забравшись в кабину, как здоровенный грузовик рванул вперед.
– Торопятся, – сказал Фрезе Максу Пескьере и пристроился в хвост колонны мусоровозов, выходящей из парка на окраине.
На перекрестке все они рассыпались по разным направлениям; каждый сопровождала полицейская машина. Из предосторожности в первый день нормальной жизни мусорщикам обеспечили охрану. Происшествия минувшего месяца оставили след в памяти горожан. Мусорщикам поневоле приходилось опасаться за собственную шкуру.
Но Фрезе был уверен, что этот день станет днем всеобщего ликования. Позевывая, он следовал за машиной номер «135-57» по еще пустынным полутемным улицам.
Водитель огромного мусоровоза ехал быстро, но, не отрываясь от дороги, успевал любовно погладить то слишком жесткий рычаг переключения, который столько раз крыл последними словами, то грязное, потрескавшееся сиденье, то ласково провести подошвами по скользким педалям. Прошел ровно месяц с тех пор, как он в последний раз садился в кабину старого дребезжащего грузовика, и даже не представлял себе, что может так соскучиться по этой груде железа.
– Липучка, ты знаешь, кто это? – лукаво улыбнулся Фрезе сидевшему рядом толстяку.
Макс Пескьера помотал головой. Ему хотелось есть, и он еще с удовольствием повалялся бы в постели, но начальство решило, что этот эскорт тоже входит в программу его перевоспитания. Дядюшка уговорил Фрезе взять его с собой.
– Папаша твоей сисястой зазнобы, – объяснил Фрезе. – Ну, Джудитты, не понимаешь, что ли?
Макс поежился и покраснел.
Фрезе загоготал и хлопнул себя ладонью по толстой короткой ляжке.
Водитель грузовика посматривал на полицейскую машину в зеркало заднего вида. Он сам попросил, чтобы ему выделили участок в старом городе. Хотелось начать со своего дома, с домов своих друзей и знакомых, хотелось, чтобы детишки старого города первыми выбежали поиграть на улицу. Он открыл окно, высунул руку и поприветствовал сопровождающую его машину.
Фрезе помигал ему фарами и два раза посигналил. Они въезжали на территорию старого города.
– А ты молодец, Липучка, – похвалил он. – Хорошо поработал.
Макс благодарно улыбнулся.
– Жаль только, что нельзя тебя в наградные списки включить. Ты вполне это заслужил.
– Спасибо.
– Чего спасибо? Так и есть, заслужил.
– Все равно спасибо.
Фрезе внимательно поглядел на него.
– Вообще-то, я не должен тебе говорить, но уж ладно… Только смотри, – и он грозно нацелил палец в лицо парню, – если кому хоть полслова, я тебе эти крысиные зубы выбью и проглотить заставлю.
Липучка согласно кивнул.
– Ну так вот… был я у мэра.
Макс навострил уши.
– Поставил его в известность… в частном, так сказать, порядке… и о том, что мы выяснили про пожар в приюте… и о завещании…
– А он?
– А чего ему делать, когда я его, как говорится, к стенке припер? То, чего и следовало ожидать, верно?
– Ну да.
– А вот и нет.
– Что, отпирался?
– Он меня обнял.
– В каком смысле?
– Обнял, говорю! В самом прямом! Ты что, дурак, Липучка? Никогда никого не обнимал?
– Нет… то есть да… то есть…
– Он обрадовался.
И Фрезе рассказал парню, как полицейский, которому поручили вести расследование, сразу понял, что пожар подстроен, и подстроен синьорой Каскарино. Он доложил вышестоящему начальству, начальство связалось с бывшим мэром и…
– Политика, Липучка, политика… На инспектора надавили, дело замяли. – Фрезе покачал головой и подробно изложил Максу, как власти решили, вместо того чтобы разоблачить убийцу, договориться с нею полюбовно. – Шантаж, по сути дела. Мол, мы тебя привлекать не станем, а ты за это оставишь нам все свое имущество. Раз уж ты одних детишек изжарила, так пусть другим получше живется. Красиво, а?
Макс, казалось, лишился дара речи.
– Между прочим, с юридической точки зрения завещание потеряет силу, если вся эта история выплывет наружу. То есть этот маньяк, ее сын, мог бы его опротестовать, как может любой другой родственник старой хрычовки.
– И что?
– Что, что… Тут опять вступают в действие политические игры. Завещание было в руках у мэра. Он его хранил с того самого дня, когда было закрыто дело. Как-то раз, во время визита в комиссариат, он заявил, что хочет заглянуть в архив. Попросил у твоего дядюшки дело о пожаре. В молодости он сам начинал архивариусом и архив знал как свои пять пальцев… Улучил момент и раскидал документы по разным папкам. За Айяччио он следил… Чувство вины, сам понимаешь. Он за всеми следил, кто уцелел после пожара. Чувствовал себя обязанным. В полицию Айяччио взяли именно по его рекомендации, бедняга даже не подозревал об этом. – Фрезе надолго замолчал, припоминая серое, осунувшееся лицо мэра и восковые черты Айяччио, обезображенные скальпелем. – Когда мэр узнал про мозговую опухоль Айяччио, он воспринял это как знак судьбы… Чем больше мерзостей творим, тем чаще судьбу вспоминаем… Короче, старик решил искупить свою вину и сам устроил так, чтоб мы напали на след… Совесть, понимаешь, замучила… Он не назвал имен тех, кто на него давил, но и так нетрудно догадаться. Тогдашний мэр в конце срока поддержал кандидатуру комиссара, а нашего друга инспектора перевели в комиссары. А потом пришел его черед занять кресло мэра. Все просто, как видишь.
– Выходит, пришел ваш черед баллотироваться, – заметил Макс.
– Во всяком случае, я наверняка получу повышение, если мы раскрутим это дело.
– И вы согласитесь?
– А кто сказал, что мы будем его раскручивать?
Макс взглянул на Фрезе с недоумением.
– Ты пойми, Липучка, меня же подставляют. Мэр хочет заплатить по счетам тридцать пять лет спустя. И знаешь, чем это кончится? И его, и синьору Каскарино осудят, но сажать не станут, по разным причинам. Старуха, кстати, вот-вот концы отдаст. Потом какая-нибудь седьмая вода на киселе опротестует завещание, и детского ожогового центра не будет. Подставляют меня, Липучка. Если я добьюсь пересмотра дела, ни к чему это не приведет. Как всегда. А если стану молчать в тряпочку…
– …то, как и я, в наградной список не попадете, – закончил за него Макс.
– Да. Такова жизнь.
Парень долго молчал, размышляя. Машина тем временем приближалась к порту, к сердцу старого города.
– Для того меня сегодня дядя и отрядил с вами? Это мне урок?
– Не исключено, – ответил Фрезе.
– Дядя тоже помнит мэра?