Орел решил схватить курицу.
Беркут дал несколько кругов над шалашом Макара — ничего подозрительного, белая курица лениво копается земле.
Беркут нацелился, поднял крылья, подогнул хвост и, выставив напружиненные лапы, Скользнул вниз. Он боялся одного — промахнуться и удариться о землю.
Старик не промахнулся. Курица вскрикнула, но тотчас же орел подхватил ее, убил ударом клюва и, взметнув облако пыли, взлетел. И тут странно — снизу ударил гром, и что-то горячее и зубастое вцепилось в бок. Крыло подогнулось, беркут упал на бок и забился, пытаясь взлететь, но только подпрыгивал. Белую курицу он все еще держал, сжимая когтями.
Макар бросил ружье и выбежал из шалаша. Задыхаясь от возбуждения, подскочил к сильно бьющемуся орлу.
— Есть! Попался! — твердил он.
Увидев Макара, орел понял все, бросил курицу, опрокинулся на спину и выставил лапы.
— Попался! — визжал старик.
Орел предостерегающе щелкнул клювом.
— Не дурак, — бормотал Макар, суетясь вокруг. — В лапищи твои не полезу. Ты, может, легко отделался, так я тебя залечу и в зверинец, за полсотни целкашей. Красавец, может, и больше дадут. А дачника, черта пузатого, оставлю с носом. Пропала его икра понапрасну, хе-хе…
Макар взглянул туда-сюда… Никого. Тогда Макар уже неторопливо оглядел орла и возликовал — красив был орел, красив и огромен. Такого купят. Чего там. Верные полсотни! А вдруг рана тяжелая? Макар встревожился. Поразмыслив, решил — если рана легкая, го лечить, а если тяжелая — убить орла сразу, и все. Макар подошел, взялся за конец раненого крыла, подивившись широте и добротности перьев. Беркут смотрел горящим взглядом.
— Орлик, орлуша, — ласково бормотал Макар и, пробуя, потянул за крыло слегка, потом дернул посильнее. Орел ничего. Тогда Макар потряс крыло и взвизгнул — красивый бурый орел вдруг превратился во что-то огромное, бесформенное, бьющееся, взметнувшее пыль. Оно трепыхалось, подскакивало и вдруг налетело и сильно ударило по ногам.
Макар охнул и упал. Падая, вытянул руки вперед. Беркут на лету сгреб левую его руку. Железные когти впились в ладонь.
Невыносимая боль перекосила лицо Макара, фарфоровый глаз выпал, и он закричал.
Беркут потянулся и клюнул сапог. Ударил, как молотком.
— А-а-а! — кричал Макар.
Крик уносился до деревни, но там (Макар знал это) в горячую пору начинающейся уборки были хворые да дачники. Те здоровы, как лошади, но еще дрыхнут, наверное.
Макар кричал долго, потом удивленно затих — рука притерпелась. Он стал соображать. Что делать? Драться с орлом? Забьет! Забьет! Долбани таким клювищем по голове старого недужного человека, и все, конец, скопытишься. Что делать? Что? Ага, орел клюв раскрыл и язык высунул. Устал, значит. Значит, рвануться?!
От страха и безысходности все перепуталось в голове. Макар рванулся, потянул за собой орла. Тот закричал так страшно, что сердце захолонуло, и наотмашь ударил здоровым крылом. Ударил как палкой. Загораживаясь, Макар отшатнулся, вытянул правую руку. Сорвавшейся с упора пружиной мелькнула лапа с растопыренными когтями, железным капканом стиснула пальцы. Нестерпимая боль пронзила руку. Из глаз брызнули искры. Макар закричал было, но стих и только бормотал:
— Боже мой!.. Боже мой!..
Старик плакал. Сейчас бы он обрадовался и егерю Матвееву. Сокрушался:
— За что я гибну? За что?
Пришло недоумение:
«Это кто же кого поймал?»
Орел глядел снизу прямо в глаза неотрывным стеклянным взглядом. Он тяжело, натужно дышал, слабо и неровно шевеля серо-бурую грудь.
— Заклюет, — всхлипывал Макар, сидя перед орлом на корточках, с вытянутыми руками. — Беспременно заклюет. И погибну здесь. Что же это на белом свете делается? Пернатая тварь человека губит, а всем хоть бы что. Помоги-те-е-е!
Макар кричал долго, отчаянно, рывками тянул, словно бросая крик, тощую, жилистую шею. От долгого крика язык его обсох и горло перехватило.
Тогда Макар стал роптать. Он ругал скупое начальство, назначившее на большой охотничий район одного егеря. Будь егерей больше, так услышали бы, пришли. А разве один за всем может усмотреть? Браконьеры лосей бьют, мальчишки яйца из гнезд таскают, силки на зайцев ставят, разор творят…
Наконец Макар затих. Беркут тоже не шевелился. Он лежал и чувствовал, как сила уходит в землю и меркнет свет. Временами ему казалось: он летит все выше и выше, а под ним качается плоская желтая степь… Но лап орел не разжимал.