Мик сидел на тёплом камне, уронив голову на руки, испачканные охряной пылью.
Его невидящий взгляд остановился на размазанном зноем горизонте, где бледно-голубой плавно перетекал в бледно-жёлтый, а в глубине обширного плато, за щёткой "болванов", разлёгся местный космодром.
Столбы выветривания, они же "болваны", стояли так плотно, словно их натыкал от бессильной скуки неведомый великан, и успешно гасили в себе шумы техники и ветер. Именно над ними должна была появиться падающая звезда заходящего на посадку шаттла.
Обычно этот сектор неба выглядел оживлённо - то кто-нибудь взлетал, то приземлялся. На него выходили окна школы и Мику неоднократно влетало на уроках за то, что "пялится в окно, а не куда положено".
Сегодня небо пустовало - все, кто мог, давно улетели и возвращаться пока не собирались. Это означало, что поиски безрезультатны, но продолжаются.
Только бы они не останавливались, тоскливо думал Мик, только бы искали до конца...
Только бы нашли.
Ему вспоминался отец - он появлялся то в окружении флитов, техников и коллег-гонщиков, то в рабочем комбинезоне. Гонщиком отец был давно - Мик тогда ещё не понимал ни их особых словечек, ни шуток про слесаря, рыдающего в кустах, пока гонщик убивает машину. Потом отец ушёл из гонок и семья переехала сюда, в царство охряных россыпей, над которыми вечно висела Кайса. С космодрома то и дело взлетали шаттлы; день за днём они увозили на Кайсу бригады рабочих, потом привозили обратно, уставших, осунувшихся.
Добываемый на Кайсе тетрафит использовали для изготовления сложной электроники и звездолётов. Да что там - его использовали везде. Но главное, из него делали флиты - наверно, именно потому отец и согласился на эту работу.
И вот теперь он пропал где-то на Кайсе. Мик помнил времена, когда мать горестно твердила, что однажды отец убьётся на этих своих гонках. А вышло вон как...
Мик тоскливо вздохнул. Здесь даже самые маленькие знали, что время в таких делах работает против человека. Если не нашли сразу, дальнейшие шансы убывают со временем в геометрической прогрессии. Лучше бы отец остался гонщиком... и ничего бы этого не было.
- Ты глянь, какие люди! - услышал Мик за спиной.
Ну точно, Гиря со своими подхалимами. Последние два дня школу прогуливали даже самые примерные ученики, не то что Гиря. И никто не обращал внимания.
- Отвали, - сказал Мик скучным голосом. Он даже не обернулся. - Не до тебя.
- О, деточка грустит, - глумливо протянул Гиря. Подхалимы с готовностью заржали.
Классика жанра, угрюмо подумал Мик. В конце концов, это должно было случиться.
Гиря, вообще-то, не был настолько плохим, чтоб совсем безнадёжным, но часто вёл себя как последняя сволочь и иные дни портил основательно. А Мик не ощущал себя достаточно, как говорила мама, "продвинутым", чтобы заниматься чьим-то перевоспитанием. Может быть, зря. Может быть, он слишком инертен и именно поэтому отец периодически вздыхал, глядя на него?
- Хочешь погрустить вместе? - спросил Мик с вызовом и, наконец, обернулся.
Гиря насмешливо глядел на него из-под выгоревшей до белизны чёлки. Выглядел он не слишком агрессивным - пожалуй, даже сочувствующим, во всю мощь природных актёрских данных.
- Ты думаешь, я это делаю потому, что мне нравится? - сказал ему Гиря однажды. - Так нет же! Это не мне, это вселенной надо (я не знаю, зачем, но зачем-то надо, точно!). Да и сил нет смотреть на всякое чмо. Вот вижу чмо и думаю: спит в нем мужик, а оно и не подозревает, не догадывается. Надо бы помочь, разбудить. Ты как считаешь: ты мужик или кто?
- Я Мик.
- Вот видишь, - подхватил Гиря, и по его виду было не вполне ясно, понимает ли он сам, к чему относится это "видишь".
Приятели Гири тоже смотрели на Мика с неприятной, липкой жалостью. Вряд ли в посёлке хоть кто-то не знал, что среди пропавших его отец. Любой мог представить себя на месте Мика. И никто не хотел там оказаться.
- Я и так всегда грущу, - бросил Гиря. - По судьбам мира.
- Ха-ха, - Мик снова отвернулся. Юморист выискался...
- А я давеча слыхал, как твой отец с физруком разговаривали.
- Ну и что?
- Да папашка твой плакался, что гонщик из тебя не выйдет.
Мик напрягся.
- Да что там гонщик, - продолжал лениво тянуть Гиря, - вообще спортсмен. Не тот, говорит, у тебя дух. Не бойцовский, значит, характер. Размазня ты, короче. Сопля на палочке.
- Врёшь ты все.
- Да вот ещё. Надо больно. Так и было, можешь мне верить. Мечтатель ты, он сказал. И машина у тебя дохлая.
- Что?.. - Мик похолодел. Неужели правда? Вот об этом Гиря точно знать не мог. Значит, не сочинил...
Время от времени отец давал ему поводить флит. Мик не рвался, но и не отказывался, изображал воодушевление, насколько мог - чтобы не огорчать отца. Флит его пугал. Иногда он заходил в гараж, смотрел на его неподвижные зловещие обводы и не мог избавиться от ощущения, что тот смотрит в ответ. Нехорошо так смотрит. Как снайпер в прицел. Равнодушно и оценивающе.