— Здравствуй, Жанна, — услышала я знакомый голос бабушки — попрошайки.
Она села напротив меня.
— Здравствуйте, — ответила я и подумала: — Откуда она знает моё имя? А-а-а! Она услышала его от Марины на рынке, когда находилась в павильоне в день задержания Дмитрия. Надо же, запомнила!
— Я, девонька, после нашего с тобой последнего разговора в церковь ездила уже несколько раз. Исповедовалась, причащалась. На душе и правда стало легче.
— Я рада за вас.
— Если бы ты знала, как же мне было страшно исповедоваться! Грехов-то сколько накопила за всю жизнь, не перечесть. Неделю записывала их, страдала, не понимала, как всё это можно батюшке рассказать. Уж и плакала я, и ломало меня. Как же я боролась с соблазном самооправдания, смягчения своей вины. Уже хотела не идти на исповедь, но победила себя всё-таки. А знаешь, я ведь с детства верила в то, что Бог существует. Однажды мама отправила меня в пионерский лагерь во вторую смену, но не проследила, что мои единственные сандалии вот-вот порвутся. На следующий же день после приезда в лагерь, по пути из столовой с ужина у них отвалилась подошва. Я отошла к скамейке, села на неё и горько заплакала. Сообщить об этом маме я никак не могла. Мама ко мне в пионерский лагерь почему-то прежде никогда не приезжала. Не обещала приехать и в этот раз. Мне предстояло всю смену ходить босиком в любую погоду. Когда я думала об этом, мне становилось совсем плохо. Мне не хотелось выглядеть беднее всех. Тихонько я дошла до своего корпуса и легла в постель. На вечернее построение не вышла, сказав пионервожатой, что болит голова.
Лежала и тихонько плакала. Потом заснула. На рассвете мне захотелось в туалет. А он находился на улице у самой ограды. Я вышла из корпуса и направилась к нему. Недалеко от туалета прямо на земле лежала куча всякого хлама, вынесенного из корпусов после первой смены. Я подошла к ней и стала рассматривать всё, из чего она состояла. И вдруг я увидела пару сандалий, скреплённых ремешками. Они были абсолютно новыми, и подошли мне по размеру. Счастью моему не было предела. Честь была спасена. В то время религия в стране была запрещена, но я почему-то сказала на радостях:
— Спасибо тебе, Боженька!
Электричка тронулась и стала набирать ход.
Я действительно радовалась за эту бабушку. Сидела и слушала её рассказы, а она всё говорила и говорила. Потом решила представиться мне:
— Меня Марией Мироновной зовут. А я тебя с молодым человеком видела. Это твой жених?
— Мой друг.
— Он показался мне хорошим человеком. Ты держись за него.
— Интересно, как за то мгновение, которое она видела нас с Олегом вместе у фонтана, можно было понять, что Никитин хороший человек? — подумала я, вспомнив, как она проходила мимо нас. — Мы знакомы с ним уже более полугода, а я до сих пор не разобралась, какой он.
За разговором я и не заметила, как приехала на свою станцию.
Уже подходила к своему дому, когда позвонила Вера и произнесла плачущим голосом:
— Жанна, мне пришла повестка в суд. Ты тоже получила?
— Нет.
— Я так и думала, что тебе не придёт. Ведь ты свидетельствовала против тех девчонок из ресторана. В мою пользу теперь могут свидетельствовать только Лида и Аня.
— Вера, держись, не падай духом. Надеюсь, всё будет хорошо. Антон и Олег не дадут тебя в обиду.
Спустя три дня Антон Вера и Олег рано утром выехали на его машине, чтобы прибыть в суд. Перед началом заседания в коридоре мать Антона увидела беременную Веру. Сам Антон не отходил от своей жены, успокаивал её и подсказывал, как следует держаться в зале суда. Елена Николаевна нервным движением схватила сына за локоть и отвела в сторону.
— Это твоего ребёнка носит Осипова?
— Не Осипова, мама, а Вольская! Вера — моя законная жена! И вы с Ильёй Семёновичем затеяли грязное судилище матери твоего будущего внука. Поздравляю! Если её осудят, то его местом рождения будет тюрьма!
Мать Антона сделала недовольное выражение лица, шумно выдохнула воздух, на мгновенье отвернулась, затем резко повернулась к сыну.
— Неужели ты не понял, что она специально окрутила тебя и забеременела, чтобы уйти от правосудия?
— Ты сама-то в это веришь? — усмехаясь, прошептал он.
— Уверена!
— Мне-то ты, зачем врёшь в глаза? Тебе сто раз было говорено, что Олег взял собственными руками бутылку с отравой из рук одной из тех двух девиц. Девица эту бутылку достала из сумочки.