Выбрать главу

Но, ни до чего не додумавшись, вздохнула, собрала последние кисти, встала, отряхнула их и пошла ловить радужные блики.

ГЛАВА 31. ВАРИАНТЫ

Я уже наносила последние мазки и, кажется, не совсем бездарные, как меня по-свойски в бок толкнул грязноватый маленький кулачок. По манерам, грязи и размеру он мог принадлежать только Билли.

– Привет, – сказала я. – Что так рано?

– Рыбалил, – солидно ответил Билли. – Во, видишь?

– Что там у тебя?

– Ты что, слепая?

– Как сказать.

– Ну ясное дело! Опять малюешь и ничего не видишь и ничего не слышишь. Достала-таки! Шустрая. В следующий раз нипочем не сможешь, я так подвешу, так подвешу, что тебе придется до самого неба лезть!

Эта нешуточная угроза заставила меня взглянуть на него. Опираясь на локти и пятую точку опоры, он полулежал на траве, закинув нога за ногу, качая верхней, босой и пыльной, не забывая вызывающе посматривать на меня: мол, ну что ты против меня можешь сделать, малявка.

Я присела перед ним на корточки и, заглядывая в его лукавые глаза, начала:

– Билли!

– Да, милая леди.

Это он подражает Корсану, и небезуспешно.

– Знаешь, Корсан приехал. Он рассердился, когда увидел, как я лезу за кистями, и хочет наказать того, кто их туда повесил.

– И ты разболтала ему обо мне?!

Билли вскочил, он не мог поверить в такое подлое предательство.

– Нет, я сказала, что сама это сделала.

Я встала, собрала пожитки. И мы пошли: я по траве, а Билли по середине дороги, там пыли погуще.

– Ладно, – сказал он, усиленно загребая то левой, то правой, чтобы она столбом стояла. – Я не буду привязывать твои кисточки так, чтобы ты лазила за ними, я привяжу пониже, разбежишься посильнее, подпрыгнешь и сцапаешь.

– А нельзя их совсем не привязывать? – робко спросила я.

– Нет! – категорически отрезал он. И таким тоном, что сразу понимаешь, что предложение сие несуразное, и скажи спасибо, что так легко отделалась.

– Слышь? – это он мне опять.

– Да.

– Я тебе Крошку дам.

Я остановилась и забеспокоилась.

А ты?

– Веселую возьму, только давай сразу – кусок в зубы. И айда, смотри, ждать не буду.

– Хорошо.

– Я пойду их седлать, а ты к Вану смотайся.

Ван все понимает с полуслова, и пара лепешек у него всегда имеется, да еще обязательно сверху что-нибудь подкинет для питательности и красоты. Удивительно это у него получается, как на полотнах Бонара. Надо будет попросить еще такие же сделать. Натюрморты у меня никогда не выходили. Может, с этими что-нибудь получится?

Я бы их, несомненно, выронила, потому что как же удержишь, если идешь с вытянутыми, притом разведенными руками, на которых лежат эти Вановы бугорки, любуешься им, и тут – хлоп: на повороте натыкаешься на ничего не подозревающего человека. Хорошо, реакция у Корсана оказалась такая, как надо, поймал один, а я другой не упустила.

– Спасибо! – потянулась я за первым, ну да у него так просто не получишь, а подпрыгивать не буду: не поможет.

– Отдайте! Я тороплюсь.

– Куда?

– Ну там, – неопределенно махнула я.

– Хорошо, возьмите.

Странно! Но черт с ним. Если я не поспешу… Я не стала додумывать, что стрясется, а просто припустила что есть мочи и еле успела.

Билли грозно ходил взад и вперед большими шагами, уперев руки в бока, маленький и сердитый. Он ничего не сказал, кроме короткого и выразительного: «Эхма!». Но я сразу почувствовала себя кругом виноватой и, более не мешкая, отдала ему бутерброд, и зацепив зубами свой, вскочила на Крошку. Да, именно, вскочила! Я здесь за эти месяцы сделалась лихой наездницей и вообще почти сорвиголовой. Что ножик кинуть, да так, чтоб непременно воткнулся, что в банку из-под пива попасть с двадцати шагов, что другие необыкновенности совершить, – это теперь раз плюнуть, наверно, воздух повлиял деревенский, здоровый, ну и отсутствие телевидения, радио и всех остальных средств массовой информации сказалась. Корсан тогда говорил, что у них в семье замкнутый образ жизни, и в эти пределы не допускается мерзость реальной действительности, и заодно вся она целиком как таковая. В этом, безусловно, есть что-то привлекательное.

– Эй, Лиз, смотри, к нам кто-то едет.

Я обернулась. Из-за поворота показался всадник на вороном. Но с такого расстояния не видно, кто это.

– Хозяин, – первый узнал Билли. – Ты оставайся, тебе нельзя, а я улепетываю.

Я с завистью смотрела ему вслед, как он бесследно исчезает в придорожных кустах. А может, и мне последовать его примеру? В случае чего можно придумать оправдание немудрящее, вроде того, что он мне ничего не говорил. А-а! Уже поздно! Надо было раньше решаться.

– Как любезно с вашей стороны, что вы не удрали, как вам того хотелось, и правильно сделали, потому что я бы все равно вас догнал и наказал.

– Вы что, мысли читаете?

– Некоторые удается. Мне кажется, за время моего отсутствия вы изменились.

– Я думаю, это от воздуха и затерянности. Вы сами не скучаете здесь?

– Нет, а теперь тем более.

– Но как же вы обходитесь без газет, радио и прочего?

– А зачем они мне?

– Ну, я не знаю, новости там, сплетни разные, происшествия, политика, бизнес.

– Вот видите, ничего привлекательного для человека, у которого достаточно средств к существованию, и познавшего изнанку жизни. Я почти уверен, что и вам этот бред не нужен. Я прав?

– Да, но как же вы обходитесь без книг?

– Почему вы думаете, что обхожусь?

– Но я не видела их у вас.

Странно, у меня обширная библиотека, и я люблю читать.

– А телефон? Узнавать – так все.

– Не надейтесь, его нет.

– Жаль! – призналась я.

– Кажется, я был плохим хозяином и не ознакомил вас с домом, заставив питать напрасные иллюзии, придется по возвращении исправить это упущение.

– А зачем вы уезжали, если не скучаете здесь и ничего вас не связывает с тем миром?

– Ну, не совсем ничего, кое-что есть, женщины, например.

– Значит, вы из-за них уезжали?

– Не только, из-за вас тоже. После поражения, которое вы мне нанесли, я должен был, скажем так, зализать раны. Когда тебе отказывает одна женщина, нет ничего лучше, как найти другую.

– И нашли?

– Конечно, и, должен признаться, не одну.

– Мистер Корсан, – начала я, но он поморщился и перебил меня:

– Это слишком официально и не по-дружески. Я бы предпочел просто Доминик.

– Хорошо, Доминик, вы ничего не передумали в отношении меня?

– Нет, милая леди, наоборот, укрепился в своих намерениях, я же не бесчувственный чурбан, ваше неотразимое обаяние действует на меня, и очень сильно, я почти влюблен в вас.

– Значит, у меня нет никаких шансов? И отсюда я могу выйти или вперед ногами, или вашей любовницей?

– Точно так! Но будем надеяться, что первое не произойдет, поскольку подписывает смертный приговор вашему мужу, верные супруги должны умирать в один и тот же день.

– Предположим, если я вам уступлю, вы отпустите меня сразу или я буду вашей любовницей еще какое-то время?

– Вот здесь в моих планах произошли изменения. Для Стива достаточно самого факта вашей добровольной неверности, он чудовищно ревнив по отношению к вам. Вначале и для меня этого было бы достаточно, но сейчас я не в силах отпустить вас так скоро, вы будете у меня до тех пор, пока не надоедите мне, но должен вас огорчить: я очень непостоянен.

Я все равно огорчилась, но виду не подала и плакать больше не стану! Я выпрямилась в седле и с вызовом ему так улыбаюсь самой обольстительной улыбкой, дескать, смотри, ирод, на свою погибель, и бойко говорю:

– Но есть еще варианты!

– Какие же?

– Вы в меня почти, влюблены, сами говорили.

– Не буду отрицать.

– Ага! Ну так вот! Вы влюбитесь в меня совершенно и по доброй воле отпустите и будете просить прощение за причиненное зло. А если вы влюбитесь, но не раскаетесь и возьмете меня силой, то, погубив меня и Стива, погибнете сами, потому что я изведу вас как своего раба!