Потом стал приглядываться: искал веселую молодую парочку. Мне когда скучно, я всегда так делаю. Найду такую парочку и иду следом за ними. Интересно на них со стороны смотреть: медленно они идут, останавливаются, где только можно. И все время смеются.
А я иду следом и делаю все то же, что и они.
Они остановятся у витрины. И я остановлюсь. Они начинают смеяться. И я про себя смеюсь. Даже если ничего смешного на ум не приходит, растягиваю губы и корчу рожи. А потом мне действительно делается смешно.
Но сегодня был невезучий день. Молодые парочки не попадались, а всё какие-то солидные. За такими не увяжешься: они или загоняют до пота, или засохнешь от тоски.
Взял и позвонил Нине.
— Кто ее спрашивает?
Я узнал по голосу Иннокентия Иннокентьевича.
— Борис.
Хотел поздороваться, но не стал. А то еще подумает, что навязываюсь.
— А, Борис. Давай заходи в гости.
— Прямо сейчас?
— Конечно.
Походил минут двадцать для солидности у Нининого подъезда и зашел.
Вся их семья была в полном сборе. Пришлось здороваться со всеми за руку.
Потом Иннокентий Иннокентьевич повел меня в другую комнату и показал свою коллекцию.
Это было неслыханное богатство. В большом ящике, в отдельных гнездах, лежали эмблемы разных автомашин. Олени, быки, львиные головы, антилопы, самолеты, звезды, копья.
Эмблемы были тщательно отникелированы. Они были холодные, блестящие и недоступные. Я гладил, перебирал их, расставлял на столе.
— Ну как? — спросил Иннокентий Иннокентьевич. — Как тебе моя коллекция?
— В порядке,- ответил я.
Я так был растерян, что просто больше ничего не мог сказать.
— Будешь собирать такую же?
— Попробую,- ответил я робко.
— Тогда для начала возьми себе пять эмблем.
— Что вы, Иннокентий Иннокентьевич. Такая ценность!
— Бери, тебе говорят. Презираю коллекционеров, которые не поддержат товарища.
Я посмотрел на коллекцию и не знал, на чем остановиться. Мне даже жарко стало. Наконец я собрался с духом и взял три эмблемы.
Я взял три самые старые, облупленные эмблемы, чтобы не обидеть Иннокентия Иннокентьевича. Потом помялся и взял две получше: серебристую, с синим пятнышком эмблему итальянской машины «фиат» и чешскую квадратную пластиночку с видом гор Высокие Татры — эмблему машины «татра».
— Сейчас я тебе заверну их,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
— Не надо. Я так,- и спрятал эмблемы в карман.
Потом мы пошли пить чай. За столом уже сидели Нина, ее бабушка и мама Людмила Захаровна.
— Налюбовались? — спросила Людмила Захаровна.
— Чем бы дитя ни тешилось,- оказала бабушка, — лишь бы не плакало.
Я не понял, про кого бабушка сказала, и промолчал. А Нина рассмеялась:
— Это она про папу.
Я сел и опустил руки в карман. Пощупал эмблемы.
— Боря,- спросила Нина,- ты какое больше любишь варенье: сливовое или вишневое?
— Сливовое,- ответил я.
— А я вишневое, оно у нас с орехами.
Нина стала накладывать варенье в блюдце и уронила одну ягодку на скатерть.
— Ах, какая ты, право, размазня! — сказала Людмила Захаровна.- Руки у тебя дырявые.
Нина покраснела. Хуже всего эти чаи, не знаешь, о чем говорить, варенья толком не поешь, потому что кажется, что тебе смотрят в рот. В таком положении сразу вспоминаешь что-нибудь плохое. И я, конечно, вспомнил про истраченные деньги.
Тут мне сразу расхотелось и варенья и чаю. И даже эмблемы, которые царапали мне ногу сквозь материал в кармане, не успокоили меня.
— Спасибо.- Я встал.- Мне надо идти.
— Что ты, Боря,- сказала Людмила Захаровна,- так быстро уходишь? Посидел бы.
Вообще мне Людмила Захаровна не понравилась. Мне показалось, что она больше говорит ради вежливости, а на самом деле ей все равно: уйду я или нет. Не люблю я, когда говорят только из вежливости.
Я вышел в переднюю вместе с Ниной.
— Я думала, мы поиграем с тобой, потом посмотрим телевизор,- сказала она жалобным голосом.
— Ничего, обойдешься без веселья.
— Почему ты такой грубый? Мама говорит, что грубые люди всегда жестокие.
— Ну, твоя мама тоже…
— Это ты из-за варенья? Она никогда меня не ругает. Просто она волнуется. Они ведь с папой уезжают на полгода в командировку, и она волнуется, как я останусь одна.
— А куда они уезжают?
— В Африку,- ответила Нина.
В Африку? Мне стало смешно от ее вранья.
Иннокентий Иннокентьевич, худой и в очках, и Людмила Захаровна, которая делает замечания за какую-то несчастную ягодку, упавшую на скатерть,- и вдруг в Африку. В джунгли, под жаркое солнце, под тропические ливни, где на каждом шагу ядовитые змеи и тигры. Я посмотрел на Нину, на ее коротенькое розовое платье и большие розовые банты.