— А ты хоть знаешь, где находится Африка?
— Конечно, знаю.- Нина рассмеялась.- Я даже стихи помню, мы их еще в детском саду учили.
— И все, больше ты ничего не знаешь про Африку? Ну, и нечего врать.
— Я никогда не вру,- сказала Нина.
Что-то я говорил не то, приставал к Нине и старался ее обидеть.
— Ну ладно, африканка,- сказал я примирительным голосом,- до свидания.
«В конце концов,- подумал я,- она же совсем не виновата, что я истратил деньги и не купил маме подарок».
Меня остановил голос Иннокентия Иннокентьевича:
— Ты так и не поверил, что мы уезжаем?
— Поверил,- ответил я нерешительно.
— Да, брат, едем в Африку людей лечить. Там еще разными тяжелыми болезнями болеют: оспой и холерой.- Иннокентий Иннокентьевич посмотрел на Нину.- Ну-ка, Нинок, оставь меня с Борисом. У нас серьезный разговор… Понимаешь,- сказал Иннокентий Иннокентьевич,- я на тебя по-настоящему надеюсь.- Он снял очки и стал их протирать. Без очков у него было смешное и беспомощное лицо.- Нина девочка несамостоятельная, а бабушка у нас старая. И вот мы с Людмилой Захаровной просим тебя присмотреть за Ниной. Я на тебя по-настоящему надеюсь.
— Вы не беспокойтесь,- оказал я.- Что с ней может случиться? Я за ней присмотрю.
— Нет, ты твердо ответь, как мужчина мужчине. Можно на тебя положиться? Ведь мы уезжаем не на дачу, а в Африку.
Я хотел дать ему клятву. Он определенно мне нравился, он стал для меня как товарищ. Я даже ему очки уже простил и то, что он любил читать стихи. В общем, он был хороший человек, и мне почему-то не хотелось его обманывать. Вспомнил, как я подвел папу, и тут точно кто-то наступил мне на язык.
— Ну, что же ты, не хочешь? Или, может быть, считаешь, что с девочкой нельзя дружить?
— Ничего я не считаю, но обещать не могу. Буду стараться изо всех сил, а твердо обещать не могу. Всякие могут быть неожиданности.
— А я на тебя, признаться, надеялся.
— Не могу обещать,- упрямо ответил я.
И тут у меня мелькнула мысль, что только поэтому Иннокентий Иннокентьевич зазвал меня в гости и подарил часть своей коллекции.
Я посмотрел ему прямо в лицо, чтобы проверить свою догадку, но разве что-нибудь рассмотришь за этими толстыми стеклами очков. Он стоял передо мной высокий, худой и тер подбородок.
Я полез в карман и вытащил драгоценные эмблемы.
— Возьмите,- сказал я.- А то подумаете, что я неблагодарный. Эмблемы взял, а просьбу вашу не могу выполнить.
— Да ты просто дурак,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Надутый, глупый человек. Я еще никого в жизни не задабривал. Сейчас же спрячь эмблемы, или я с тобой больше никогда в жизни не поздороваюсь.
Я выскочил на лестницу и побежал вниз.
— Боря, Боря,- крикнул Иннокентий Иннокентьевич,- вернись!
Я молчал. И вся лестница молчала. Только мое имя глухо разносилось по лестнице и стучалось о холодные камни.
— Что случилось? — спросила Нина.
— Боря почему-то обиделся и убежал,- ответил Иннокентий Иннокентьевич.- Нехорошо.
— Он сегодня странный,- сказала Нина.- На меня накричал, мама ему наша не понравилась…
Наверху хлопнула дверь, и голоса пропали.
В первый зимний день у меня наконец возникла новая блестящая идея: отвезти всех ребят на стадион, чтобы они поступили в кружок юных фигуристов.
Дело в том, что последнее время у меня вообще не было никаких идей. Неудача с маминым днем рождения сильно подействовала на меня. А тут пришло от папы письмо. В нем была всего одна строчка: «Куда истратил деньги?»
Значит, папа не поверил, что я проел их на мороженое. И я ему все честно написал: и про пирожок Гене Симагину, и про кино, и про Иннокентия Иннокентьевича и Нину.
В письме легче все объяснить. А то когда так рассказываешь, получается, что ты оправдываешься и выкручиваешься.
Написал письмо — настроение сразу улучшилось. А тут под ногами первый снег похрустывает, вот и родилась идея о фигуристах.
Договорились собраться возле школы. Все ребята пришли, не было только Нины, Зины и Гены Симагина.
Потом появилась Нина и сказала:
— Зина отказалась идти. Ее мама заявила, что у нее завтра важная тренировка в бассейне, и ей не до октябрятских мероприятий.