Он поник головой, задумался, и когда опомнился и поднял глаза, то разговор перешел уже к другому предмету. Говорили об уезде, о помещиках, о наступающих выборах в губернском городе.
Пан Граба, отвечая на вопрос Ирины, сказал с достоинством:
— Я поеду на выборы. Не понимаю, почему мне не принять участия в столь важном для нас деле? Слабые и равнодушные люди, прикрываясь прозрачным покрывалом высшего чувства, избегают подобных съездов, говоря, что они ни к чему не поведут, и совсем бесполезны. Но это ложь. Везде и всегда, если только захочет, человек может быть полезным.
— Действительно, — возразила Ирина, — но ныне поле действий не так широко.
— Для тех, которые не знают его пределов. О, я не хочу унижать своих соотечественников! Но, увы, большая часть их даст ответ перед Богом и потомками за свою лень и равнодушие. Мы говорим много, но делаем или очень мало, или вовсе ничего.
— Что же может быть более естественного? — тихо спросила Ирина.
— Да, на время. Но дело мужчины отереть слезы стыда, и той же рукой, которая отерла ее, взяться за труд.
— Когда сердце ноет?
— Труд унимает страдания.
— Но сил не хватает…
— Труд увеличивает силы.
— Но нет цели трудиться.
— Тоща следует еще раз протереть глаза потому, что слезы нам мешают ее видеть. Цель — это мы все, не одно лицо — но целая масса. Всякое событие покрывается пылью и грязью, даже случайное и неумышленное; но если смотреть на него с высоты, то причину его мы найдем в самих себе. В каждом страдании есть зародыш собственной вины. Итак, в бедствии мы прежде всего должны стараться, чтобы возвыситься духом, очистить грязь и проложить себе дорогу к нравственному усовершенствованию.
— Да, да! — с жаром подхватил Юрий. — Если человек, отдельно взятый, или весь народ хочет жить, то не должен плакать на поле брани; но, похоронив мертвых, спасать живых!
— Вы высказали мою мысль, — прибавил с удивлением Граба. — Благородные чувства не скоро угасают, нужно только их разжигать и трудиться над ними.
— Труд, труд, труд! — постоянный припев всех ваших песней! — воскликнула Ирина. — Право, вы слишком уже нас стращаете им.
— Я советую вам прочесть, — перебила m-me Лацкая, — что высказал об нем Байрон в своем Каине.
— Вы постоянно нам ставите его, как привидение перед глазами, — сказала Ирина. — Кончится тем, что мы испугаемся его и убежим.
— Мы пугаем вас трудом? Вы сами его. пугаетесь. Значение труда до сих пор непонято, и потому он для многих кажется страшным. Но на деле выходит не то. Что такое труд? Это — созидание. А что может быть отраднее воспроизведения чего бы то ни было, созидания того, что прежде не существовало? Возделываем ли трудом чувство, мысль, зерно хлеба — все же создаем. Всякое произведение заключает в себе страдание и отраду: труд имеет то и другое. Но страдание бренно и тленно, а отрада постоянна и не проходяща.
— Право, нужно восхищаться, — отозвалась пани Лацкая, — с какою легкостью наш сосед составляет теорию и объясняет ее; но, мне кажется, это очень легко сделать.
— Я ожидаю и слушаю, — сказал Граба.
— Я, слабая женщина, не могу состязаться с таким борцом, — иронически сказала m-me Лацкая, — однако ж я осмеливаюсь спросить: всякий ли труд можно подвести под эту общую теорию? Мне кажется, что труд можно разделить на две различные категории: труд умственный и механический; первый — производительный, а второй — только изнурительный. Хотя разбор белого мака от черного будет тоже труд, но сомневаюсь, чтоб пан Граба с приятностью взялся за него.
— Без сомнения! — смеясь, ответил Граба. — Но есть тоже Два разряда людей: мыслящих и почти немыслящих, или мыслящих так мало, что перебирание мака будет служить удовлетворительной темой для их разговора. Каждый человек избирает соответственный ему труд, и только в таком случае он будет полезен обществу. Извините, если я вам скажу, что в нравственном отношении пе-ребиранье мака лучше бездействия. Ни одна женщина, если бы ее с детства приучили к терпению и труду, распутывая шелк или перебирая мак, как бывало в старину у ваших дедов, не изнывала бы в будущем под бременем жизни, потому что она нашла бы достаточно для этого сил.