— Позвольте мне сказать вам, что в этом есть свое основание, — возразил Юрий. — Мы видели тысячу примеров разорения в первейших домах, вследствие не расчета и не основательных издержек, несообразных с капиталом.
— Это правда, — возразил Граба, — мы видели много господ, которые привезли из Италии, Франции и Германии разные библиотеки и картины для того лишь, чтобы в своей стране их распродать. Но неосторожность этих несчастных, которые считали за честь никогда не проверять своих кошельков, не может быть применима ко всем. А сколько теперь считаются банкротами и не имеют кредита, потому что покупают картины и книги?
Они приближались уже к дому, когда нетычанка, запряженная тройкой породистых лошадей, прикатила во двор. В ней сидел немолодой мужчина, румяный, довольно полный, крепко сложенный, в зеленом испанском плаще, с огромной пенковой трубкой во рту. Кучер, одетый по-краковски, погонял лошадей, поправляя шапочку с павлиным пером. Господин, сидевший в нетычанке, имел важный и самоувереный вид, в глазах его выражался сарказм; видно, что он о себе много думал. Увидев идущих Грабу и Юрия, он ударил по плечу кучера и велел остановиться. Он вышел медленно из экипажа, и, приподняв немножко шапку, приблизился к пану Грабе.
— Здравствуйте, почтенный сосед! — сказал, протягивая жилистую руку, приезжий и с покровительственной улыбкой встретил хозяина.
— Здравствуйте! — довольно холодно ответил Граба.
— Я приехал узнать, — сказал приезжий. — Мы видели вчера у вас огонь; мы опасались за господский двор и скирды; но, слава Богу, я узнаю, что только часть деревни сгорела.
— Лучше бы скирды мои сгорели!
— Вы шутите, любезный сосед. Мужик своему горю пособит, а при теперешней дороговизне несколько тысяч рублей, если не больше…
— Да, но я легче перенес бы этот убыток, нежели бедные крестьяне.
— Вы опять со своею филантропией! Испортите нам хамов.
— Хамов? — в удивлении спросил Граба.
— Я хотел сказать мужиков.
Они замолчали. Приезжий с важным видом шел и сопел; Граба, прикусив губы, молчал с выражением досады.
— Ведь нам нужно подумать о важном деле, — сказал пан Самурский, приехавший сосед. — Приближаются выборы. Вы поедете?
— Я? Конечно, поеду, потому что это долг всякого помещика.
— Вы поедете! — повторил с недовольным видом Самурский. — И вероятно, — прибавил он, — у вас есть уже кандидаты на примете?
— Разумеется.
— Мы выберем самых честных людей.
— Дай Бог! — сказал Граба.
— Как вам кажется, кому быть предводителем?
— Предводителем, — возразил медленно Граба, — должен быть самый достойный человек. — Предводитель — представитель образованнейшего класса людей — дворян; мы изберем, или, по крайней мере, должны избрать наилучшего и достойнейшего из своей среды человека, которым можно будет похвалиться. Представитель дворян, исполняющий одну из священнейших обязанностей, — есть беспристрастный судья между землевладельцами и крестьянами и должен быть достоин этой высокой миссии и добросовестным исполнителем ее.
— Да, да, да, да! — поспешно сказал Самурский. — Но вы должны согласиться, что дело здесь не о народе, а более всего касается нас самих. Предводителем должен быть богатый представитель уезда.
— Как вы это понимаете?
— Разумеется, должен принимать, когда нужно…
— Бутылками и блюдами! — смеясь, сказал Граба.
— Ну, и это нужно.
— Менее всего, коханый пан.
— Пускай и так; нечего спорить. Ну кого же мы изберем? Я не скрываю, что хотел бы знать ваше мнение и за кого будут голоса; в этом я имею свою цель.
— Признаюсь вам, что до сих пор я не знаю, кого бы следовало избрать: это дело, требующее размышления.
— О чем здесь думать? — сказал Самурский. — Вот есть вернейший кандидат, пан Паливода из Конопяты.
— Пан Паливода? Ха, ха, ха!
— Что вы имеете против него?
— Ничего за него, дорогой сосед.
— Как! Богач сумеет поддержать гонор уезда; а сохрани Бог дела, он знаком с губернатором, бывал у него на балах и даже в столице имеет связи. Вот какие поводы к избранию пана Паливоды. Наконец, чего еще хотите? Он честный человек.
— Как вы это понимаете? — вдруг спросил Граба.