Опасность скоро миновала, и разговор снова продолжался между двумя подругами.
— Я немного удивилась, — заговорила m-me Лацкая, — узнав о твоем приезде. С твоим ли здоровьем приезжать для увеселений? Разве для Юзи!
— Юзя еще не выезжает в свет, — ответила m-me Тереза, — она дитя. Ты ведь знаешь, что единственное облегчение в моих страданиях — самозабвение в омуте света. Увеселения не развлекают меня, но одуряют и отклоняют от отчаяния, в которое я бы неминуемо впала.
— Итак, мы увидимся сегодня на вечере?
— Я должна непременно быть! Кое-как потащусь с отравой в сердце и с печалью на лице.
Пани Лацкая незаметно улыбнулась и тихо спросила:
— Ты не боишься встречи с твоим мужем?
— Он никогда не бывает на увеселениях; да, впрочем, мне все равно. Разве он здесь?
— Кажется, он хотел приехать.
— Ты полагаешь? — спросила с беспокойством m-me Тереза. — О, это отравило бы мне весь вечер! — и она грациозно склонила свою головку. — Ясь верно тоже с ним? Он всегда с ним; увижу ли я его? Но нет, нет, перестанем говорить об этом: я чувствую, как этот разговор раздражает мои нервы. Ты начала было говорить о своей подруге Ирине.
— Подруге?! Ха, ха! — с иронией сказала m-me Лацкая.
— Итак, она тоже чудачка?
— Самое странное существо на земле; и если бы твой муж был моложе — как раз ему жена: они друг друга отлично понимают и уважают.
Панна Тереза пожала плечами.
— Она просто чудовище!
— Да, но очень красивое чудовище! Представь себе женщину, которая ездит верхом, спасает людей от пожара, перевязывает раны и лечит, по целым часам ведет поучительные разговоры с мужиками и деревенскими детьми, читает немецких философов, над которыми смеется, не верит в Бальзака и в его знание женского сердца, играет на фортепиано, как ученик Листа, рисует картины, как Калям, издевается над балами, увеселениями, над чужестранными обычаями и вряд ли она тайком не пишет, потому что у нее часто пальцы запачканы чернилами. Ко всему этому присоедини еще экзальтированное ханжество…
— Еще что? Еще что? Говори, пожалуйста, милая моя! Я очень любопытна! Она занимает меня своею оригинальностью. Престранное создание!
— Впрочем, она доброе создание, но много о себе думает и нисколько не понимает света. Горячая головка и пренебрегает светскими приличиями, как шелухой ореха.
— Где же она воспитывалась?
— Спроси только, где она не воспитывалась? Ее опекуном был, вероятно, известный тебе оригинал — старый конюший Сумин. Он любит ее как свое дитя; старик с ума сходил, чтобы сделать из нее что-то необыкновенное и это вполне ему удалось: он сделал из нее превосходнейшую чудачку. Вся беда в том, что она с самого начала досталась в руки наших домашних учителей и наставниц, которые сразу вскружили ей голову так, что потом ни француженки, ни англичанки, ни путешествие по Европе не могли перевоспитать ее. Погибшая! Под конец у нее была m-me Вильби, англичанка, и эта довершила удар, потому что сама она чрезвычайно оригинальная девица. Ты верно слышала про нее. Она хотела отправиться в Индию для распространения Евангелия, доказывая, что женщины, точно так же, как и мужчины, могут обращать в христианство… И все у ней были подобные выдумки и затеи. В таком же роде и ученица. Кто-то на ней женится? Хотя она очень богата и не высоко подымает голову, но беда этому счастливцу! Я должна предостеречь тебя, дорогая Тереза, кажется, туда водят твоего Яся!
Сверх ожидания, пани Грабу нисколько не испугала эта новость, она только спросила с любопытством:
— Моего Яся?
— Зачем же пану Хутор-Грабе и его сыну бывать у нее так часто?
— Ведь он еще дитя! И она верно старше его летами! Должно быть, своими причудами она понравилась чудаку.
— Понравилась? Он ее просто боготворит, обожает! Свой своего узнал. Спасай скорей своего сына.
— О, без моего согласия Ясь ничего не сделает, — спокойно возразила мать. — В самом деле, она недурна собой?
— О, и очень недурна!
— Хорошей ли она фамилии?
— Род! Это пустяки!
— Извини, я иначе думаю; род очень важная вещь! Ты говоришь, она богата?
— Чрезвычайно богата! Но если сама будет управлять имением, то ей ненадолго все станет: то, что имеет она, делит с целым уездом.
— Право, жаль, что она чудачка, — отозвалась пани Граба. — Для моего Яся нужна именно жена прекрасной фамилии, красивая и богатая.
— Как и богатая? — сильно пожимая плечами, вскрикнула панна Лацкая.
— О, как легко ты осуждаешь меня! Я ли ценю это прекрасное золото, не утоляющее жажды? Милая моя Лася, и ты меня, как вижу, не понимаешь!