В маленьком саду это, может быть, и так, а в большом, в колхозном? Там можно поставить сразу десять, двадцать, пятьдесят усовершенствованных чучел и от каждого протянуть веревки на вышку. Только закружатся скворцы или воробьи над участком, сразу дергай ближайшее к ним чучело. И не надо бегать и шикать. Сиди себе да наблюдай…
Впереди показалась рощица. Микола потянул за вожжи, повернул Буланого с дороги.
— Куда? — очнулся Сашко.
— В лещину. Нарвем орехов.
Заехали в самую чащу. Коня привязали к стволу ветвистого клена, а сами пошли на поиски орехов. Набрав полные карманы, мальчики присели на траву.
— Сашко! Что я придумал! — оживился вдруг Микола, и глаза его заблестели.
— Что? Расскажи!
— Рационализацию, вот что!
— А-а, — махнул пренебрежительно рукой Сашко.
— Нет, ты послушай, — весь сиял Микола. — Паровоз, когда маневрирует на станции, вагоны не тянет, а толкает. Спрашиваю стрелочника, почему он их толкает. «Так удобнее», — говорит. Тогда я вспомнил — читал где-то, что и на реках тоже буксиры часто толкают впереди себя баржи.
— Зачем?
— Легче, наверное. Вот давай запряжем Буланого, чтобы он не тащил воз, а толкал. Когда-нибудь, может, всех коней в колхозе так будут запрягать.
Распрягли Буланого, поставили его в оглоблях головой к возу и начали таким способом его запрягать. Конь стриг ушами и косил глазами на хлопцев.
Выходило не совсем ладно. Гужи от хомута не налезали на дугу, а оглобли торчали вверх, как дула пушек.
— Эх, — чесал Микола затылок, — упряжь не подходит, и оглобли надо переставить.
— Ничего, — подбадривал Сашко — он уже увлекся Миколиной рационализацией. — Это пустяки. Давай оглобли привяжем к хомуту вожжами, без дуги.
Попробовали и так. Понукали Буланого, а тот вперед не хочет идти, все назад пятится.
— Садись на воз, будешь за уздечку тянуть, — сказал Микола.
Сашко сел, потянул Буланого за уздечку, но конь не слушался, мотал головой, пятился назад.
— Кнутом, кнутом его подгони!
Микола взял кнут, стегнул коня. Глаза у Буланого налились кровью, ноздри раздулись. Он порывисто дернул шеей, выпутался из оглоблей и встал дыбом. Сашко повис у него на уздечке, как паук на паутине.
— Отпускай! Отпускай! — закричал Микола.
Сашко отпустил уздечку и брякнулся на землю.
Буланый громко фыркнул, выгнул хвост и помчал на дорогу.
Хлопцы кинулись вдогонку, но за конем только пыль столбом поднялась.
Остановились, постояли, с отчаянием глядя вслед Буланому, как вдруг — глядь! — по дороге от станции катит подвода, а на ней усатый ездовой, за которым они на заготпункте занимали очередь.
— Чего это конь сбежал от вас? — спросил он. — А воз где?
— Да… заехали в рощицу, хотели перепрячь. Что-то в кустах зашелестело, он испугался и наутек, — на ходу выдумывал Микола.
— Вот те раз! Как же вы теперь домой доберетесь?
Хлопцы опустили головы, молчали.
— Ну, ладно, поехали, прицепим ваш воз, я уж дотяну до поворота. А там один останется воз стеречь, а другой сбегает за конем.
Так и сделали: привязали за оглобли воз к подводе — и усатый дотащил его до поворота.
— Ох и влетит нам! — тяжело вздохнул Микола, когда дядька уехал.
— Буланый всю сбрую растеряет, — размышлял вслух Сашко.
— Теперь, пожалуй, и с ездовых снимут.
— Одна дуга останется. Хорошо, хоть ее сняли…
— Беги, Сашко, на конюшню. Буланый уже там. Приведешь назад. Конюху расскажешь все, как мы усатому говорили. Только Сергею на глаза не попадайся. Может, и обойдется…
— А почему мне бежать? Ты придумал, ты и беги! — уперся Сашко. — Ишь слугу себе нашел! Дудки!
Но Миколе, видно, не очень хотелось появляться на конюшне.
Что же делать? Отправляться вдвоем? А воз? Еще утащит кто-нибудь…
Закончился спор тем, что остались оба. Решили подождать, пока снова подвернется попутная подвода.
Ждали долго, и все напрасно. Ни одной подводы на Лепехивку.
После полудня на западе заклубились густые темные тучи.
— Вот так целый день и проторчим тут, — сказал Сашко. — А если хлынет дождь, то и укрыться негде.
— Так что, может, сами покатим воз? — спросил Микола.
— А осилим?
— Попробуем.
Микола взялся за оглобли, Сашко уперся в задок, и покатили.
Воз, хоть и на резиновых колесах, оказался не таким уж легким, как его когда-то расхваливал Сергей. Может, для Буланого он и впрямь был пушинкой, а хлопцы быстро умаялись, взмокли…
Вскоре черная туча наполовину затянула небо. Потемнело, и, как всегда перед грозой, залегла глубокая тишина. Даже неугомонные полевые кузнечики и те умолкли, попрятались, видно, по своим земляным каморкам. Разве откуда-то из гречихи или из проса прокричит какой-нибудь добряга перепел: «Спать пойдем! Спать пойдем!» — да и уснет в одиночестве. Запахло перегретой пашней, терпкой полынью, привялыми полевыми цветами.
Тишина была недолгой. Налетел ветер, поднял пыль, сорвал с хлопцев картузы.
Мальчики подхватили их на обочине, снова метнулись к возу. Как одержимые катили его проселком к селу. Не обращали внимания на ручьи пота, на усталость в руках и ногах.
Но от грозы не ушли.
Трах-та-ра-бах! — ударил над самой головой гром и словно прорвал небесную пелену: на землю обрушился ливень.
Вокруг никакого строения, ни деревца, спрятаться от ненастья негде. Надежным укрытием могла бы послужить разве что скирда соломы у дороги, в которой любил отсыпаться Сергей. Вон она, едва маячит сквозь дождевую стену. И Микола с Сашком покатили воз дальше.
Быстро темнело. Одна за другой вспыхивали огненные молнии. Беспрестанно громыхал гром. Казалось, по небу кто-то катал гигантскую железную бочку с камнями.
А дождь лил не переставая. На дороге уже шумел мутный поток, грязь налипала на колеса, босые ноги оскальзывались — воз стало тащить еще труднее.
Пока добрались до скирды, наступила ночь. Хлопцы вконец обессилели и замерзли.
Первым заторопился к скирде Сашко. Заранее тешился надеждой, как заберется в Сергееву «пещеру», согреется в сухой соломе. Но лишь только приблизился к ней, сразу же и попятился.
— Чего ты? — подошел к другу Микола.
— Там кто-то есть… — прошептал испуганно.
— Ну и что? Пусть будет. Теперь все равно все будут знать.
— Я не о том. Там что-то большое и глазами светит.
— Тебе показалось.
— Ну да, показалось! Сам пойди погляди.
Микола направился к скирде.
«Наверное, почудилось…» — успокаивал себя, потому что и ему передался страх Сашка. Пожалел, что нет Кудлая. С ним Микола всегда чувствовал себя увереннее.
Ступил несколько шагов и замер на месте. Под скирдой стояло диковинное чудовище — высокое, длинное — и сверкало глазами. У Миколы по спине прошел мороз. Рывком повернулся он и бросился бежать. За ним что есть духу помчался Сашко.
«И-иги-ги-ги!» — понеслось им вдогонку.
Отбежав порядочное расстояние, мальчики остановились перевести дух. Прислушивались сквозь шум дождя, не гонится ли страшилище? Нет, не слыхать.
«И-ги-ги-ги!..» — снова прозвучало в темноте, но теперь уже знакомое.
— Буланый! — радостно воскликнули оба почти одновременно.
Ну и растяпы, ну и чудаки — не узнали своего коня! Это же он зовет их!
Яркая молния на мгновение осветила поле. Так и есть: под скирдой стоял Буланый.
Побежали к нему.
— Вымок, бедный, замерз, — радостно похлопывая коня по шее, приговаривал Сашко, словно бы сам он и не вымок и не замерз.
Микола ощупывал на Буланом сбрую.
— Уздечка есть, хомут есть, шлея есть… Ничего не потерял. Молодец, ждал нас…
Забыв, что собирались укрыться в скирде от ненастья, повели коня к возу и запрягли.
Буланый хорошо знал дорогу к селу. Несмотря на кромешную тьму, сам сворачивал, где надо, сам обходил рытвины. Не прошел и мимо конюшни.