Прислушался.
Тихо. Лишь из садов доносится утренний перепев птиц да на леваде мычит коза бабушки Антонючки.
«Пожалуй, они там, на леваде. Но почему не слышно треска моторчика? Может, не умеют завести?.. Пойду что-нибудь посоветую им — и помиримся».
Но хлопцев не было на леваде. Одна коза паслась на привязи.
Схватил ее за рога, уселся верхом.
— Др-р-р! — затрещал он языком, имитируя треск моторчика мопеда. — Но! — толкнул коленями козу под бока.
Но коза расставила копыта, нагнула голову — и ни с места.
Ох и капризная!
Слез, огрел ее в сердцах кулаком по спине. Коза заблеяла и метнулась в сторону.
Олег увидел в траве палку, схватил ее, спрятал за спину.
— Кизя, кизя, — ласково поманил.
Коза недоверчиво вытаращила на него умные выпуклые глаза.
Бац — со всего размаха, так что аж палка треснула, хватил ее Олег.
Коза снова заблеяла и отскочила от него.
Тогда он приставил себе ко лбу пальцы, изображая рога, и сам заблеял по-козьи, приговаривал:
— Ой, козюра-мацапура, на тебе вонюча шкура!
Это разозлило козу. Она покрутила головой, встопорщила шерсть на спине и, наверное заметив, что у обидчика уже нет палки, бросилась на него.
Но Олег находился на таком расстоянии, что привязанная коза не могла его достать.
И все же напрасно понадеялся он на веревку! Разъяренная коза рванулась с такой силой, что веревка порвалась.
Олега словно ветром подхватило. Бежал с левады к садам, не чуя под собою ног.
Но и коза не отставала. Вот-вот догонит.
Удирая, Олег с перепугу совсем забыл про терновые и акациевые веточки, разбросанные им на дороге. Сгоряча налетел на них и от боли даже упал, покатился по земле.
— Ой, ой, ой!.. — взвизгнул, подогнув колени к самому подбородку.
А козе что за дело. Догнала и давай пинать рогами — в спину, под бока, куда только попадет.
Тогда он взвыл так, что хлопцы из-за огородов, где учились ездить на мопеде, услышали его и прибежали защитить.
…Олег сидел насупленный на обочине дороги, вытаскивал из ступней колючки. Лицо заплаканное, в грязных потеках, волосы взъерошены, штаны и рубашка в пыли.
Ребятам стало жаль его, и они уселись рядом.
— Как это ты умудрился столько их позагонять? На акацию взбирался от козы, что ли? — спросил Виктор.
— И чего это она на тебя сама бросилась? Никогда еще такого не было. Смирная, послушная… — удивлялся Сашко.
— Давай я помогу вытаскивать, тогда и ты поучишься ездить, — предложил Микола.
Олег насупился еще больше, молчал.
Но вот хлопцы заметили на дороге присыпанные пылью ветки с колючками и сразу обо всем догадались.
Миколу так и подмывало допечь Олега острым словцом, как тот допек его возле верб, но сдержался. После всех своих тревог и переживаний он понял, что все-таки лучше быть великодушным, чем злопамятным и мстительным.
Мальчики молча переглянулись, встали и так же молча ушли.
Олег поглядел исподлобья им вслед, закусил обиженно губу и снова принялся выковыривать колючки.
Глава девятая. Камешек
Продавщица сельмага налила Миколе в бидончик кружкой-меркой три литра молока, сняла фартук и вышла вслед за хлопцем наружу. Увидев, что он собирается сесть с бидоном на велосипед, спросила:
— Не разольешь?
— Нет, всегда так вожу. Я даже совсем без рук умею ездить.
Выкатил на дорогу, миновал Дом культуры, колхозную контору, свернул в переулок и впереди увидел маму. Нажал на педали, чтобы догнать, но вдруг почувствовал, что штанина попала в передачу. Дернул ногой раз, другой — не отпускает.
Когда велосипед замедлил ход, Микола снял свободную ногу с педали и запрыгал по дороге, как спутанный. И тут произошло непредвиденное: он споткнулся и вместе с велосипедом и бидоном рухнул на землю. Молоко разлилось, потекло под него, а он силился и никак не мог подняться — не выпускала штанину окаянная передача.
Наконец поднялся, настороженно посмотрел — не заметила ли мама. Нет, шла спокойно дальше. Оттащил велосипед в сторону, прокрутил передачу, освободил штанину. Она была иссечена зубцами, будто ее собаки грызли.
Знал, попадет от мамы — и за молоко, и за испачканную рубашку, и за порванные новые штаны. Когда собирался в сельмаг, мама сказала: «Сними, сынок. В новеньком только в школу будешь ходить». Зачем не послушался?
Микола отряхнул брюки, вытер травой грязь на рубашке.
Мама была уже далеко, с кем-то встретилась, стоит, разговаривает. С кем это она?.. Фу, вот не везет: с Валентиной Михайловной!
Закатил велосипед в кусты сирени, росшей вдоль дороги, и сам спрятался. Сидит, ждет, пока учительница и мама разойдутся. А они стоят и стоят!
«Вот уж все до капельки расскажет обо мне, — сокрушался Микола. — Если бы не упал с велосипеда, не испачкался, подъехал бы к ним, помешал разговору…»
А рассказать учительнице есть что! Кроме той встречи у колхозного сада, историй с платком, с кашлем, с осами, сколько еще нового набралось…
Микола выглянул из укрытия. До каких же пор они будут стоять? Никак не наговорятся… Ишь учительница щебечет да улыбается. А мама все головой кивает: мол, продолжайте, продолжайте!..
На улице стало темнеть. Из-за огородов выкатилась луна, как огромная оранжевая тыква. Повеяло прохладой.
Микола уже хотел было выбраться из кустов и прошмыгнуть домой по другой дороге, как вдруг услышал: постукивает Валентина Михайловна высокими каблучками.
Приблизилась к кустам — ему видно было ее из зарослей. Вся в зеленом: свитер зеленый, юбка зеленая, берет на голове тоже зеленый. Видно, из школы возвращается, или в Дом культуры собралась.
Вместо того чтобы шагать чинно, степенно, как и подобает истинной учительнице, она идет, будто какая-нибудь сельская девушка: то листок с куста сорвет, то на небо посмотрит, да еще и песню тихонько напевает — «Червону руту». Видно, рада-радехонька, что нажаловалась матери.
Вдруг она увидела на дороге разлитое молоко, остановилась, посмотрела и пошла дальше.
И такое тут Миколу разобрало зло! Будто кто-то посторонний поднял его руку, приказал взять камешек и швырнуть — не в нее, нет, а просто ей вслед. Камешек пролетел мимо учительницы и упал на дорогу.
Валентина Михайловна остановилась, огляделась вокруг, усмехнулась, подняла камешек и пошла дальше.
Когда она исчезла за поворотом, Микола выкатил из кустов велосипед, прицепил к рулю пустой бидон и помчался домой. Мимо Сашкова двора проехать не смог, свернул, хоть в окнах и было темно.
Нажал на щеколду, дверь открылась, вошел в хату. Сашко был дома.
— Ты чего? — спросил он друга.
— Я вот только что Валентину Михайловну видел. Встретила маму и долго с ней разговаривала, а я за кустами сидел и случайно бросил камешек. Так она его подняла и с ним ушла. Зачем он ей?..
— Ой, Микола, как же это ты?
— И сам не знаю, как оно вышло…
— А если узнает, кто бросал?
— Откуда? Не видела ведь меня!
— Захочет — узнает! Отнесет тот камешек в милицию, там посмотрят на него в микроскоп — и готово. Сразу скажут, кто бросил. Вон когда на торфоразработках лавку обокрали, следователь взял замок, стекла из витрин, и по следам от пальцев нашли воров.
— Она не понесет, — спокойно сказал Микола, а у самого все внутри заныло. — Я же ее не ударил!
— Я тоже думаю, не понесет, — согласился Сашко. — А если уж понесет… то, знаешь, и в милицию могут забрать…
— Пойдем, может, увидим, куда она пошла.
— Пойдем, — согласился Сашко.
Завели велосипед в сени и отправились в центр села. Почти рядом с сельсоветом — Дом культуры, чайная, и участковый милиционер тоже неподалеку живет.
В Доме культуры во всех окнах свет, играет музыка. При входе стоят девчата.
— Вот и пришли хлопцы, а говорили, их сегодня будет мало, — воскликнула старшая сестра Оли Шинкаренко. — Идите-ка сюда, парубки, потанцуем! Да не бойтесь, учителей тут нет.