— Я тебя очень люблю, папа, — проговорила девочка. — Ну как героя из сказки люблю. Ты приходишь откуда-то, красивый, с подарками, как из сказки… Побудешь со мной немного и опять уходишь… И опять я жду тебя, и мама Мила ждет…
— Какой же я герой, я простой отец, доча. — Милешкин приподнялся, с тревожным любопытством глядя в умные глаза девочки.
— Ну, разве ты обыкновенный отец? — покачала головой Люсямна. — Обыкновенные с маленькими нянчатся. Я не помню, чтоб ты меня когда-нибудь носил на руках или в гости брал. И Мишутку с Петрушей никогда не нянчил… Ведь ничего такого не было, правда ведь, папа?.. Значит, ты не правдашний — весь из сказки…
Милешкин встал и поднял на руки девочку, баюкая ее, с неожиданной нежностью приговаривал:
— Люля ты моя, Люсенька, бай-бай… Бегала, прыгала по травке-муравке, стояла на одной ножке, устала моя доченька…
Люсямна лежала на жестких, сильных руках отца, прижавшись щекой к его груди, прикрыв глаза. Ей было необыкновенно хорошо и спокойно, она была бы рада хоть целый день качаться так и слушать приятные слова. Ей стало обидно, что она уже большая и не испытала этого совсем маленькой.
— Отпусти меня, папа, на землю. — Люсямна заболтала ногами, пытаясь вырваться из рук. — Надо было раньше…
Отец поставил дочку на траву, она побежала вперед.
— Поймаю, Люсенька-малюсенька!
Милешкин, смотав удочку, погнался за дочерью. Люсямна бежала по густым всходам вейника, заразительно смеялась и не давалась отцу.
Не отгуляв свой отпуск, Милешкин собрался уезжать. Огород так и не загородил, не вспахал.
Его провожали на быстроходный катер «Заря» всем семейством. Прежде чем уйти в салон, Милешкин постоял на крутом берегу Кура, чувствуя себя неловко под укоряющими взглядами деревенских жителей. Взял выше локтя руку Людмилы, слегка насмешливой, как будто равнодушной к его отъезду, поднял на руки Мишутку и Петрушу, безответных на прощальные ласки отца, и пустил бегать.
Одна Люсямна не отходила от отца, не спускала с него жалких, беспокойных глаз; плотно сжатые губы ее вздрагивали, глаза сухи и неподвижны. Девочка старалась как можно реже моргать, чтобы слезы не хлынули ручьем.
«Заря» отчалила, и Люсямна, ссутулясь, закрыв руками лицо, тихо пошла от берега. Удальцы вдруг перестали бегать и галдеть, прижались к матери. Речка Улика, по берегу которой шли с пристани Милешкины, казалась им пустынной и чужой, белые кудели черемухи без запаха. В избе все напоминало детям о недавнем присутствии отца: дух сигарет, одеколона «Шипр»; в доме хранился дух взрослого мужчины. Мишутка нашел за печью изломанный самосвал и рассматривал его как новый; молчаливая Люсямна бережно расправляла потрепанный зонтик…
— Встретили и проводили, — вздохнул Петруша.
Милешкины неприкаянно кружились по избе, словно потеряли что-то дорогое.
— Айда, удальцы-молодцы, огород загораживать, — наигранно бодро сказала Людмила. — Не оставлять же огород пустырем — надо вспахать и посадить. — Она горько усмехнулась чему-то и велела Васильку найти брусок — наточить топор.
Ростки папоротника
К Милешкиным пришла нанайка Акулина. Она покуривала длинную трубку и на тальниковой рогулинке держала большого сазана. На чешуйчатом панцире сазана густела черная струйка крови.
— Возьми, Мила, рыбу, — сказала Акулина. — Ты дак мне в кредит муки давала. Вот тебе за кредит сазан…
— Так и запишем в тетрадь. — Людмила вколачивала в землю обухом топора кол. — «За пять килограммов муки — один сазан». Согласна, бабушка? Ты можешь расплачиваться за колхозную муку и корешками сараны, диким луком, земляникой…
Нанайка поняла иронию Людмилы, кротко улыбнулась и выпустила из уголка рта несколько колец дыма.
— Все шутишь, Мила… Пошто городишь огород? А где твой мужик?
— Мужик мой был да уплыл…
— Уехал промышлять? Так и надо, — одобрила старушка. — Шибко плохой мужик, когда дома сидит, от жены еду ждет. Хороший у тебя Тимофей. Все тайгой ходит — значит, много думает, чем арбятишек кормить. И ты бросай землю загораживать. Земля никуда не убежит, а если папоротник-орляк лист пустит, Митькин не примет. Забирай арбятишек, и поехали орляк собирать. Наше стойбище с утра на берегу…
Удальцы глаз не сводят с матери. Людмила с неприязнью смотрит на несколько вбитых кривых кольев. Пожалуй, верно рассуждает нанайка Акулина: огород не птица, из деревни не улетит. Надо спешить в лес, пока не миновало святое время весны. Высказала свое решение удальцам: ехать на релки за папоротником. Те возликовали — завертелись, запрыгали чертенятами; расплылось в довольной улыбке и круглое лицо старушки. Она подсказала Людмиле взять с собой картошки, сахару и чаю, не забыть хлеба. И сазана зачем оставлять в избе, когда люди уходят на речку.