Владимир Семенов часто думал: а ведь народ любил его, был на его стороне. Почему? И сам себе отвечал: потому что русский выбирает не умом - сердцем. А сердцу его мил был этот большой человек. Русский живет эмоциями, тем странным чувством, которое говорит внутри: так надо, так справедливо. А что закон? Его и так без конца меняют. Русский всегда верит человеку, а не букве.
В девяносто третьем погибли люди, около ста семидесяти человек. В гражданском конфликте всегда две правды - по одной правде для каждой из сторон. Кому свобода - это шанс начать новую жизнь, а кому она - сивуха горькая, потому что жить иначе он не умеет и учиться уже поздно... Кому-то прошлое светлым кажется, а кому-то - духотой узилища. Да и что такое, в сущности, свобода? Козырная карта в игре. Обман для дураков и идеалистов. Так же, как и равенство. У Есенина хорошо сказано: "Для глупцов - хорошая приманка, Подлецам - порядочный улов". Вот поэтому его так бесил этот Пассендорфер, поэтому он до сих пор каждый день "спорил" с ним. Бывает свобода внутренняя, а бывает - внешняя. Это еще древнегреческий раб Эзоп знал. Ну, или позже о нем сочинили... Неважно. Русские люди всегда были совершенно свободны внутренне, а на внешнюю свободу внимания мало обращали. У нас любой холоп мог барину в лицо плюнуть. Правда, потом скитался, ну и что? Сибирь большая, леса раскидистые, бескрайние. А у них там, за бугром, все наоборот. Внешне они свободные, могут сколько угодно высказываться... а внутренняя свобода им не нужна, у них мысли у всех одинаковые, отфильтрованные. Как может человек понять, что он несвободен, если думает иначе?
Пассендорфер тогда говорил ему: "Ты не родину охраняешь, а машину государственную, для которой ты - мясо. Элитное мясо. Машина эта выкинет тебя, выплюнет сразу, если что не так сделаешь - хоть шаг в сторону. Ты конкретных людей охраняешь, наизусть знаешь о них все".
Нет, он защищает порядок. Стройная система не даст рассыпаться прахом стране, как это едва не случилось в девяносто третьем. Двоевластие - хуже обмана. Президент не мог управлять, потому что Верховный Совет принимал законы, противоречащие всем усилиям, которые он делал для того, чтобы экономика страны окончательно не рухнула. Поэтому и подписал тот указ. Выхода не было.
Не смог Владимир Семенов тогда убедительно объяснить бабуле и матери, что не имеет никакого смысла бороться за что-то "новое" в стране. Потому что ничего не изменилось. Это фарс был: гласность, перестройка, свобода, демократия... Они дураки. Ничего не изменилось. Сменилась внешняя власть, ее атрибуты. А так... Как была их служба самой сильной в мире, так и осталась. Власть - это не только президент. Власть - это они, вся служба в целом, где и он - винтик, но тоже часть ее. И тот юный лейтенант, и глупая майорша из бухгалтерии, и эти стены, тоннели и подземелья. Государство в государстве. Целый мир. И он горд быть его частью. Неважно, что он генерал.
А в политику он не верил. Какое право вообще люди имеют судить о ней? Они не располагают всей полнотой информации, просто физически не могут знать настоящих пружин, приводящих в действие те или иные события. А туда же, каждая кухарка знает, что должно делать правительство. Чем старше он становился, тем все больше думал, что все эти войны, даже и "холодная война" - просто фарс, игра. Все давно друг друга знают, дружат. Собственно, конфликтов в мире нет. Мысль эта давно брезжила на дне его сознания, и только сейчас стала явной. Все отлично, а войны - это способ поддержания численности населения планеты. Нас, людей, слишком много. Мы как вирус для матушки-земли, как страшная болезнь. Единственно, кто не любит договариваться - это мусульмане. Нам их трудно понять. У них мышление иное. Инопланетяне. Как и китайцы. Но китайцы - тихие.
Вот Пассендорфер. Наверное, живет и думает: он очень крутой. Мог бы кем-то стать тогда... Никем он не мог бы стать. Потому что он - никто. Да и не подозревает, что в ту ночь он, полковник Владимир Семенов, его пощадил. За его бабку Варю, что Казимиру приютила. Небось, думает: высказал все, что думал о нем и власти, - полковник и струхнул от народного мнения, поэтому и отпустил. Генерал усмехнулся.
Как раз в момент его очередного "спора" тридцатилетней давности, ему доложили, что некий сумасшедший электрик устроил беспорядок в его кабинете. Сейчас туда лучше не идти, немедленно все уберут. Генерал поднял брови. "Не надо ничего убирать! Выполняйте".
Когда он вошел, служащие стояли навытяжку. Кто-то спросил, не было ли у него личной фотографии жены или детей.
Генерал пожал плечами: у него нет жены и детей. Никакого фото не могло быть.
Безделушки, бумаги, монитор, книги - все валялось, растоптанное, на полу. Грязные следы ботинок на зеркальной поверхности стола. А поверх - старая-престарая советская газета. "Красная звезда" за 1982 год. Машинально взял ее в руки.
Ему показали запись с камер наблюдения. Сказали, электрик в штате, сошел с ума, видимо. Пассендорфер. Генерал всех отпустил...
В одиночестве развернул газету. И обомлел. Перед глазами все поплыло. У него было такое страшное чувство, что он умер... А теперь смотрит на себя. В газете было фото, его, Владимира Семенова. Если это его имя... Он смотрел и понимал: это он. Но это не мог быть он! Совсем молодой, с жестокими глазами и окровавленным лицом. Статью пробежал глазами. "Кукла", Холодный, современные гладиаторы, ученые исследуют его психику, ученые ставят эксперимент, непобедим, сверхспособности, погиб...". Погиб?! "Куклами" становились только смертники. В статье было описание его преступления. Убил жену-алкоголичку. Что-то смутное стало маячить в мозгу. Он готов был плакать, потому что не мог вспомнить. Не мог. Какой-то жуткий провал. "Ученые ставят эксперимент". Согнулся, сел на грязный пол.
Воспоминания всплывали как-то разрозненно, без всякой связи.
Ребенок, четырехлетний мальчик. Мертвый. Она не уследила. Маленькое, совершенно белое личико. Такое родное. Она пила. Увидел - убил.
Вот он в ослепительно белой комнате. И добрые, грустные глаза бабули. Только почему она в белом халате?
Давно Казимиры нет на свете.
Генерал поднялся. Вставать всегда труднее, чем опускаться. Рассматривал свое лицо в большом зеркале, трогал его, как чужое, как фарфоровую маску куклы.
Перечитал все снова, медленно, взвешивая каждое слово. Так значит, он не видел Холодного. Потому что это был он сам.
Это над ним тогда в какой-то зоне под Йошкар-Олой качнулись заборы и ели...