Тихо было только в нашей семье. Потому что все должны были заниматься своими делами, чтобы выжить. Но сложно было заработать даже на пропитание.
Тогда мы питались одними зерновыми остатками после приготовления водки, это было самой дешевой едой. То есть, это были остатки от зерна, после того, как из них приготовляли алкогольный напиток. Меня как самого младшего, каждый день посылали на водочный завод. В день мы питались только два раза, и из-за не испарившегося алкоголя я всегда ходил с красным лицом.
Может, поэтому я был самым стойким в праздничных застольях, когда работал в компании, ведь я был закален с самого детства. Я думаю, что это «наследство», которое мне досталось от нашей семейной бедности.
Я не мог мечтать о том, чтобы мне с собой в школу давали еду. В обеденный перерыв, пока другие дети ели свои обеды, которые им приготовили дома, я утолял голод одной водой из-под крана. Тот, кто не испытывал такого, вообще не может себе представлять такое. Как и не сможет представить того, что, сколько бы воды ты ни выпил, голод не исчезнет никогда.
Когда отец работал на ферме в Японии, он отправлял часть своего заработка на родину брату, а остальную часть денег тратил на учебу племянника (моего двоюродного брата), которого он позвал в Японию. Но когда он вернулся на родину, и его дети пошли в школу, у отца не было денег даже на их учебу.
Часто меня выгоняли из школы домой, чтобы родители оплачивали мое обучение. Тогда я шел в горы неподалеку, гулял там, потом возвращался и говорил.
— Дома попросили подождать еще немного, они обязательно заплатят.
Я прекрасно понимал, что дома денег было взять неоткуда.
Когда я учился в старших классах начальной школы, практически не было ни одной работы, которую бы я не перепробовал. Намазывал спички серой и продавал, продавал роллы из морской капусты, за железной сеткой возле армейской роты, получал тумаков от солдат за то, что продавал якобы рисовые хлебцы, сделанные из пшеничной муки. Голодать было привычным делом, но даже голодный я ходил в школу пешком, хотя дорога туда и обратно занимала четыре часа. Я был еще маленьким, но уже в средней школе мое здоровье было на грани.
Когда я пошел в первый класс средней школы, я заболел и слег на четыре месяца. В то время мы не могли позволить себе пойти в больницу, поэтому я до сих пор не знаю, чем я тогда заболел, но по всей вероятности причиной было плохое питание. Но, благодаря молодому растущему организму, я все-таки поднялся и продолжал ходить в школу, не смотря на долгую дорогу.
Наверное, причина моего низкого роста именно в этом. Я оказался самым маленьким в семье. Все мужчины в нашей семье были высокого роста, примерно на голову выше других людей. Отец, старший брат, второй брат, все около метра восьмидесяти, только я коротышка, всего метр семьдесят три.
Но руки у меня длиннее, чем у других, примерно на 10 сантиметров. Если бы я не заболел в детстве, то смог бы вырасти, и быть, как другие братья. Но так уж вышло, что я оказался «ребенком с длинными руками».
Родственники по линии матери приняли христианство давно. Мать (Че Тхэ Вон) вышла замуж в семью Ли, выходцев из провинции Кенджу, строго соблюдавших конфуцианские традиции. Но даже после замужества она жила в своей вере, из-за чего, бывало, часто слышала критику от родственников. Но если бы не мать, то наша большая семья не смогла бы выжить в такой бедности.
Мать тоже была высокого роста, у нее было худощавое лицо, и в ее глазах всегда горел огонь. Мать говорила, что училась только в начальной школе. Но неизвестно, закончила ли она ее, наверное, не доучилась. И хотя она не получила образования, память у нее была лучше, чем у других, она всегда помнила, когда поминки у родственников, дни рождения, помнила адреса родных, праздники у соседей.
День для нашей семьи начинался в 4 утра: мать будила нас, потом водила на утреннюю молитву. Молитва матери была особенной. Сначала она молилась за то, чтобы в стране и обществе все было спокойно, потом просила у Бога здоровья родным и близким. Затем молилась за счастье соседей. Она перечисляла поименно одного за другим, кто болел, кто разорился, кто ссорился, — молилась за них и просила, чтобы все они уверовали в Иисуса Христа.
И только потом наступал черед детей. Но она никогда не говорила ни слова в молитве о самой себе. Какой бы сложной ни была наша жизнь, другие всегда были для нее на первом месте. Молитва за детей, за братьев и сестер, была долгая, а за меня напоследок, коротко, всегда одно и то же.