Жаль, Никифор с ними не пошёл – предпочёл остаться в тепле. Тайка сейчас не отказалась бы от его мудрого совета. Она ведь совсем не знала, как вести себя с шуликунами.
– Просто положи вещдок на сугроб и смотри в оба, – зашептал коловерша, щекоча ей усами ухо. – Я в прошлый раз негодяя так же поймал.
– У вас же снега вроде не было?
– Так они и в землю закопаться могут. Как кроты.
– Ладно, убедил.
Тайка положила колпачок на сугроб и затаилась. Ждать пришлось недолго – она даже замëрзнуть не успела. В сугробе вдруг протаяло круглое окошко, из которого высунулось сморщенное курносое личико.
Больше всего Тайку поразили высокий лоб и остроконечная лысая макушка шуликуна. Так вот почему они колпачки носят, оказывается!
– Ой, фапофка нафлась! – возликовал воришка. (Интересно, они все шепелявят или только этот?)
Но стоило ему протянуть к колпачку руку, как Пушок прыгнул. Ловко и бесшумно – так умеют только коты и совы. Не зря коловерша обладал чертами и тех и других.
«Ишь, охотник!» – мысленно восхитилась Тайка.
В тот же миг шуликун истошно заверещал – аж уши заложило:
– Караул! Убифают!!!
– Ну-ну, не преувеличивай, – поморщился Пушок, крепче сжимая в когтях добычу.
– Ты мне кафтан помнëф!
– И не только кафтан. А ну, возвращай новогоднее настроение в Дивнозëрье, слышишь?
– Не полуфится… – Шуликун хлюпнул носом. – Я его детфоре уж раздал. Обратно не заберëф.
Тайка шагнула ближе:
– Какой такой детворе?
Шуликун вздрогнул, заметив её, но, быстро взяв себя в руки, затараторил:
– Фуликунятам маленьким. Фтобы у них Нофый год был хорофым и фястлифым. Фмотри!
Он свистнул так, что с сосновых лап упали хлопья снега. А Тайка ахнула, потому что на её глазах сугроб вдруг стал прозрачным. А под ним – кто бы мог подумать! – оказался шуликуний домик.
В комнате с круглыми окошками у камина на кресле-качалке сидела маленькая сморщенная бабушка и вязала носки. Матушка с тройняшками-шуликунятами наряжали ëлку льдинками и лесными корягами. Макушку украшал вмороженный в лëд алый листик клëна. Стол, сделанный из спиленного пня, ломился от яств.
– Низя лифать дефей праздника! – всхлипнул шуликун.
– А других, значит, можно? В Дивнозëрье тоже есть дети, и в этом году у них не будет новогоднего настроения.
– А у моих дефей его не было многие годы.
Шуликун выдавил слезу. Не поддаваться было сложно, но Тайка не отступала:
– Почему бы нам просто не поделить новогоднее настроение, чтобы всем хватило?
– Ты дурофка? – скрипнул зубами шуликун. – Это же тебе не апельфин. На дольки не поделиф. Да и толку от этих долек…
– Неправда! Когда разделяешь новогоднее настроение с другими, его становится только больше. Потому что каждый вкладывает в праздник частичку своей души. И от множества таких искорок всем становится теплей и радостней.
– Тая, не трать красноречие понапрасну, – встрял Пушок. – Этот тип врëт и не краснеет. Нет у него никаких шуликунят. Всё себе захапать хочет. У-у-у, жадина!
– Как же нет, когда вот, – кивнула Тайка на сугроб.
– Это иллюзия. Он тебя разжалобить пытается, зубы заговаривает.
– Ифь, фитренький! – Шуликун сплюнул на снег, и сугроб стал прежним. – Рафкуфил мой морок. Как догадался?
– А ты меня не узнаёшь? – Пушок приподнял верхнюю губу, показав клыки. – Хотя да, я в те годы ещё котëнком был…
– Так это ты?! – пискнул шуликун срывающимся голосом. – Принефла же нелёфкая!
– Я всё про тебя знаю. – Эти слова Пушок промурлыкал, но прозвучало всё равно угрожающе. – И что деток у вашего племени нет, потому что вы из печного пепла родитесь, и что людей с пути зимой сбиваете да норовите в прорубь заманить, и что праздник нарочно портите.
– Я ж в Дифнозёрье сбежал, фтобы вас, коловерфей, больше не фстречать. Горе мне, горе! – закатил глаза шуликун.
А Пушок усмехнулся:
– Облажался, голубчик. Нас тут знаешь сколько? Тебе и не снилось. Даже один лысый есть. Типа сфинкс. Вот он вообще зверь! А я добрый. Поэтому предлагаю: возвращаешь нам новогоднее настроение, забираешь шапку – и чтобы больше мы тебя в Дивнозёрье не видели.
– Хорофо-хорофо. Только, пожалуйфта, не надо ф-финкса!
Пушок слегка разжал когти, позволив шуликуну достать из кармана круглую льдинку, внутри которой сияло-переливалось что-то похожее на огонёк новогодней гирлянды. Тайка сообразила: протянула ладонь, а потом крепко-крепко сжала её в кулаке. Пусть поскорее растает.
Они с Пушком переглянулись, и коловерша отпустил шуликуна. Тот схватил колпачок, впопыхах напялил его задом наперёд и – плюх – нырнул в сугроб: только его и видели.