Мальчишка кивнул и торопливо принялся раскручивать проволоку на дверцах клеток. Даже язык высунул от усердия.
А Тайка только сейчас заметила, что сквозь приоткрытое окно сарая на них выжидающе, с надеждой смотрели ещё несколько осеничек — наверное, те, которые все эти дни пытались освободить несчастных пленниц.
— Простите нас, пожалуйста, — сказала им Тайка, разводя руками. — Это было недоразумение. Но мы сейчас всё уладим.
Двери клеток наконец-то распахнулись, и — фр-р-р — птицы выпорхнули на волю: будто бы огненно-рыжее пламя вспыхнуло и устремилось в окно. Одна из осеничек, пролетая, не удержалась и всё-таки клюнула Никиту в щёку. Но парнишка даже не охнул, только, насупившись, пробурчал:
— Простите меня, я больше не буду.
— Ручаешься за него, ведьма? — старшая осеничка вышла из клетки последней и с важным видом огляделась.
И Тайка кивнула:
— Да. Он хороший мальчик и больше не станет обижать птиц.
— Я на ветеринара пойду учиться, когда вырасту, — пообещал Никитка, потирая щёку кулаком. — Буду лечить животных. А силки выкину, ну их!
— Молодец, — Тайка потрепала его по выгоревшим за лето вихрам.
— А мы больше не будем объедать всю вишню в саду, — осеничка вздохнула: видно было, что это решение далось ей нелегко. — Мы же не знали, что она кому-то нужна, кроме нас. Думали, она ничейная, сама по себе растёт.
— Может, вас лимонным вареньем угостить? Лимоны тоже, э-э-э… вкусные, — сама Тайка не очень уважала всякую кислятину, но если уж осеничкам нравится, то почему бы и нет?
— Такого мы ещё не пробовали, — обрадовалась птичка и, щёлкая клювом, пропела: — Ли-мо-ны! Сколько же у вас всего чудесного, ведьма! Дивнозёрье — воистину волшебный край!
— Тогда освободите поскорее ветра и прилетайте в гости! — Тайка помахала им рукой на прощание.
— Доброй осени, ведьма! — раздалось в ответ дружное чириканье.
Она выбежала из сарая, чтобы проводить взглядом огненно-рыжую стаю, и только потом пошла домой. Ещё до калитки не успела добраться, а душная жара сменилась преддождевой свежестью, набежали тучи, и с неба начало накрапывать. А вырвавшийся на свободу ветер кружил в танце пожелтевшие осенние листья.
Что ж, теперь можно было не сомневаться, что эта осень непременно будет доброй: с кострами, звёздами, птичьими перекличками и золотыми дорожками в саду, с запахом прелой земли, крепким грибным духом и ароматами свежесваренного варенья — непременно с корицей и мёдом, а ещё, конечно, с тёплыми яблочными пирогами, тыквенным печеньем и вкуснющим какао по утрам — сразу же после пробуждения. Не печаль, что лето прошло: ведь осенью можно кутаться в мягкие пледы, носить большие уютные свитера и тёплые шарфы и, конечно, согреваться теплом дружеских слов и объятий — уж чего-чего, а этого у Тайки было в достатке. Как и тепла в душе, которым она готова была щедро поделиться с каждым хорошим человеком. Да и не-человеком тоже.
Задрав голову, она глянула в серое небо (щёки тут же покрылись бисеринками дождя, нос защекотала морось) и, улыбнувшись своим мыслям, шепнула:
— Ну, здравствуй, осень!
Компот удачи
— Эй, ну что вы сидите такие смурные и кислые? — Пушок не знал, что ещё сделать, чтобы взбодрить это унылое царство. — Где радость? Где веселье, спрашиваю?!
Он уже и пряников каждому подвинул поближе, и анекдотов с десяток рассказал, и на столе сплясал. Только танец его никто не похвалил, пряники не попробовали (ух, лучше бы сам всё съел) и даже над анекдотами посмеялись больше из вежливости.
— О-хо-хо… — вздохнул леший Гриня.
Он сидел, подперев скулу кулаком, и нервно дёргал бахрому на скатерти.
— О-хо-хо… — повторила за ним Тайка.
— Никифор, ну хоть ты не говори «о-хо-хо», ладно? — взмолился коловерша.
Домовой поскреб в клочковатой бороде и нехотя пояснил:
— В общем, у нас тут вечеринка неудачников. А твоё наигранное веселье только пуще сердце травит, понимаешь? Не хочешь участвовать, так не береди больное, лучше лети делами займись, черники покушай…
— Так-так-так, — Пушок застучал когтями по столу. — Я тут из кожи вон лезу, чтобы их развеселить, а они… пф, никакой благодарности!
— Да не надо нас веселить, — буркнула Тайка. — Понимаешь, просто я опять завалила алгебру, завтра вот переписывать буду. Ох, хоть бы на трояк натянуть…
— Какая ерунда, — отмахнулся коловерша. — Ну, подготовишься — и сдашь, делов-то. Чего сидишь тогда? Шла бы учить.