— А почему она отказала-то? — удивилась Тайка.
— Того не ведаю. — На скулах Мары Моревны заходили желваки.
— И вы даже не дали ей оправдаться?!
— Данное слово держать надо! — вскинулась чародейка.
— Но обстоятельства бывают разные… вот меня же вы сейчас выслушали. А со стороны всё выглядело будто бы я слово решила нарушить, из Дивнозёрья сбежать.
Из коробки донеслось:
— Кря-кря-кря! — похоже, Велька тоже хотела высказаться.
— Ты ещё со мной поспорь! — фыркнула чародейка, приоткрывая крышку. А Тайка всплеснула руками:
— Ой, как же это! Она раньше совсем чёрная была, а теперь вдруг стала беленькая.
— Хитра сестрица Стратим! Знала, кого ко мне подослать… — усмехнулась Мара Моревна. — Это всё твои чары, хранительница. Только ты могла птицу обманутых ожиданий в птицу надежды превратить.
— Но я же ничего не делала! — Тайка непонимающе моргала, а чародейка уже откровенно веселилась.
— Ты не побоялась приютить горюшко, заботилась о нём, даже от своих друзей его оберегала — вот добро добром и вернулось. Чую, не зря ветры пёрышко вырвали да унесли…
— Значит, вы теперь помиритесь со Стратим-птицей? — Тайка сложила руки. — Ну, пожалуйста!
Мара Моревна призадумалась, но тут Велька снова высунула голову и вопросительно крякнула — это решило всё.
— По крайней мере, мы поговорим и обязательно всё выясним. Ведь теперь у нас есть надежда.
Тайка расплылась в улыбке и хотела ещё что-то сказать, но мысль ускользнула, потому что из лесополосы вдруг донеслось отчаянное: «Тая!» — и ей навстречу выпорхнул взъерошенный Пушок.
— Вот ты где! — он налетел, обнял её крыльями. — А мы тебя ищем, ищем, с лап сбились… ты уж прости, а? Мы с Никифором уже поняли, какой ерунды тебе наговорили. Сами не знаем, что на нас нашло, будто зачаровал кто… Давай, возвращайся вместе с Белькой. У нас оладушки есть с яблочным повидлом! А завтра на свежую голову уж придумаем, что делать с нашим общим горюшком. Кстати, а где оно?
Тайка огляделась, но рядом не было уже ни коробки, ни Мары Моревны. Украдкой смахнув слезинку, она почесала Пушка за ухом:
— Не беспокойся, теперь всё хорошо. Там, где живёт надежда, никакое горюшко надолго не задерживается. Так где, говоришь, оладушки дают?
Зима
Ключи от ворот зимы
Зима никак не наступала. Календарь намекал, что близится Новый год, а судя по погоде, на дворе ещё стояла мрачная ноябрьская осень. С деревьев облетели почти все листья, и только гроздья алых ягод пламенели между тёмных ветвей. Дни стали короче, солнце почти не показывалось из-за нависших серых туч, а лужи по утрам покрывались тоненькой коркой льда. Снег выпадал уже дважды, но потом приходила оттепель, и он таял, превращаясь в бурую грязь. Тайка каждый раз расстраивалась: как же это — Новый год, и без снега?
Зимой в Дивнозёрье было серо и скучно: мавки-хохотушки и водяницы зарылись глубоко в ил, кикиморы спрятались в кучах прелой листвы, полевые духи заснули в последнем стогу, и даже леший Гриня до весны залёг в спячку в заброшенной медвежьей берлоге. Домовые сидели по домам и с самых осенних Мокрид — дня, когда засыпают земля и вода, — носа на улицу не казали.
Только рыжий коловерша Пушок, похожий одновременно на кота и сову, не боялся мороза и ежедневно воевал с многочисленными воробьями и синицами, которые прилетали в сад, чтобы полакомиться ягодами.
Сегодняшнее утро опять началось с бухтения коловерши:
— Тая, это никуда не годится! Ты ведьма или где? Придумай, как нам отвадить пернатых разбойников! Спасу от них нет.
— Да что ты к птичкам пристал? — Тайка помешивала ложкой бурлящую овсянку. — Зима на дворе. Они тоже кушать хотят.
Был выходной, но она всё равно встала пораньше, чтобы прибраться в доме и нарядить ёлку — надо же было как-то создать себе новогоднее настроение!
— Но это моя рябинушка, — заныл коловерша.
— Не жадничай.
— И черноплодка моя!
За печкой заворчал-заворочался домовой Никифор:
— Что за крик спозаранку? Дай поспать, обормот!
— И боярышник тоже мой! — не внял Пушок.
В следующий миг ему пришлось уворачиваться от валенка, которым домовой запустил в неугомонного коловершу.