Он ударился об пол, обернулся снегирём и вылетел в форточку, а Никифор, вздохнув, пробормотал:
— Добрая ты слишком, хозяюшка… Притащила пичужку на свою голову.
— Ты с ума сошла?! — Пушок, которого наконец-то впустили в дом, забрался на тёплую печку и теперь орал оттуда на Тайку. — Была нормальная ведьма, а теперь снегуркой заделалась? Мало тебе своих хлопот?
— Не вопи. Если не мы, то кто?
— Мы-ы-ы? — коловерша прижался к печной трубе. — Я никуда не пойду. Там такой дубак, Тая! Птицы на лету замерзают.
— Похолодало, что ли?
— Не то слово! Мороз разбушевался, а снега всё нет и нет.
— Видать, очень злится зимний хозяин на внучков своих неразумных, — домовой вытащил из сундука пыльную телогрейку и, чихнув, добавил: — А ты что ж, обормот пернатый, будешь теплом наслаждаться, пока мы с Таюшкой-хозяюшкой всех спасаем? Не ожидал…
— А ты тоже идёшь? — Пушок округлил жёлтые совиные глазищи.
— Иду! — сказал, как отрезал, Никифор и с грохотом захлопнул крышку сундука.
Он надел телогрейку поверх овчинного тулупа, подпоясался и взял завёрнутую в отрез сукна балалайку. Тайка накинула снегуркину шубку, вдела ноги в сапоги, повесила на плечо сумку.
— Ну что, Никифор, мы готовы?
— Всегда готовы, хозяюшка!
Они едва успели спуститься с крыльца, как вслед им донёсся жалобный вопль коловерши:
— Эй! Стойте! Подождите меня-а-а!
Очень скоро Тайка пожалела, что взяла Пушка с собой, потому что тот, устроившись на её плече, ныл, не переставая:
— Тая, ты хоть знаешь, куда мы идём? А что мы там будем делать? Ой, хочу чайку горяченького: я видел, у тебя в сумке термос! Кстати, а кто-нибудь догадался плюшки взять? А долго ещё? Я замёрз. Ой, кажется, мы не туда свернули! Уже темнеет, может, пойдём домой? Завтра ведь ещё не поздно будет сходить?
Тайка достала плюшку и сунула её коловерше прямо в пасть. Может, хоть так немного помолчит, а то ведь слова не даёт вставить, болтун пернатый.
— Послушай: я не знаю, сколько ещё нам идти. Говорят, ворота зимы где-то за Непуть-ручьём находятся, а мы до него ещё не добрались. Если хочешь домой — лети, дорогу ты знаешь. А мы с Никифором дальше пойдём.
— Кстати, зачем вам балалайка? — Пушок стряхнул крошки с усов.
— Песни петь Зиме-матушке будем. И плясать на потеху. Иначе не выйдет она, — домовой закрыл лицо шарфом так, что остались видны одни глаза.
— Значит, ты будешь играть, Тая — петь… а плясать кто будет?
Никифор с Тайкой, одновременно обернувшись к коловерше, хором выпалили:
— Ты!
А домовой ещё и добавил:
— Хочешь, валенки мои на тебя наденем? А что? Кот-в-сапогах уже был, а коловершей-в-валенках ты первым будешь!
Пушок вцепился когтистыми лапами в меховую оторочку Тайкиной шубейки и промурлыкал:
— Ну, ежели первым, то почему бы и нет… А меня по телевизору покажут?
Тайка хотела сострить в ответ, но не успела.
Впереди на дороге, ведущей через поле, вдруг показался тёмный силуэт: навстречу шёл кто-то высокий, широкоплечий, с посохом в руке.
В лицо дохнуло ледяным ветром. Никифор, недовольно кряхтя, поднял воротник и надвинул на лоб шапку-ушанку, Пушок нырнул Тайке за пазуху и уткнулся лбом в подмышку.
— Щекотно же! — хихикнув, она прижала коловершу рукой, чтобы тот не трепыхался, а когда подняла глаза, ахнула: прямо перед ней стоял суровый старик с седой бородой до колен. На его алой шубе в пол красовались узоры, похожие на те, что мороз рисует на оконных стёклах. С усов свисали сосульки, синие глаза смотрели цепко.
Дед поднял посох, на верхушке которого горел самоцветный камень, осветил румяное от ветра Тайкино лицо и сурово вопросил:
— Тепло ли тебе, девица?…
Она открыла рот, чтобы ответить, но тут Никифор осторожно тронул её за рукав:
— Обернись-ка, хозяюшка.
Тайка последовала его совету — и обомлела: за её спиной стоял точно такой же дед, только не в алой, а в синей шубе.
— Тепло ли тебе, красная? — закончил он мысль своего близнеца.
Тайка и в одного-то деда Мороза не верила лет, наверное, с восьми, а теперь перед ней стояли целых два — и как понять, какой из них настоящий? Может, оба? Или вообще ни один? Ещё и вопросы задают — прямо как в сказке. Значит, и ответ надо дать верный.
— Э-э-э… тепло, дедушки.
Под шубой завозился явно несогласный Пушок, пришлось тихонько шикнуть на него, чтобы тот не вздумал сболтнуть лишнего.
Старики молчали, сверля друг друга хмурыми взглядами, до тех пор, пока Тайка не осмелилась снова подать голос:
— Простите, а вы вообще кто?