— Ну чего ты ерунду несёшь, — Тайка махнула на него полотенцем. — Сам посуди, что безумный учёный забыл у нас в Дивнозёрье?
— Ой, Тая, ну он же безумный! Зачем ему какая-то причина? Нет, вы как хотите, а я сегодня ночую у Марьянки. И вам советую. А то вдруг невидимка избу спалит? У нас на чердаке ветоши всякой вона сколько!
— Трус! — буркнул домовой. — Нешто не знаешь, пока я тут за всем слежу — пожару в доме не бывать.
— Следишь, как же! А вот за человеком-невидимкой не уследил, — Пушок на всякий случай отлетел подальше, потому что Никифор потянулся за валенком. И кинул даже. Но не попал.
— А ну не ссорьтесь! — прикрикнула на них Тайка. — Может, этот невидимка только того и хочет. Вот разругаемся, а он будет сидеть, злорадничать.
Признаться, ей тоже стало не по себе, и идея пойти в гости к Марьяне казалась не такой уж и плохой. Тайка мысленно обругала себя: нет, ну что это за упаднические настроения? Она же и злого колдуна из Нави не забоялась, и с лихом сразилась, и зловредного упыря чесноком гоняла, а тут вдруг раз — и струсила перед лицом чего-то вообще непонятного. А может, оно и не опасное даже, а так, хулиганит!
— Твоя правда, Таюшка-хозяюшка, — Никифор, кряхтя, слез с печки. — Заварю-ка я нам всем чаю с ромашкой. Посидим, покумекаем, что делать. И ты, дуралей рыжий, тоже чайку хлебни.
— Лучше бы валерьянки, — вздохнул Пушок, прижимаясь к Тайке тёплым боком. — Тай, чего он обзывается? Можно подумать, что бояться — это стыдно. Эй, Никифор, тебе самому не страшно, что ль?
В трубе что-то загудело, захохотало, заухало, и домовой выронил чайник — у того давно была отпаянная ручка, примотанная проволокой.
— Ну вот, ручка совсем сломалась, — упавшим голосом произнёс Никифор. — Хороший чайник был, новенький почти…
— Да какой там «новенький», его ещё Семёновна покупала. Лет десять твоему чайнику. Давно пора выкинуть, — коловерша нервно облизал усы.
— Я те дам «выкинуть»! — вскинулся домовой, потрясая кулаком.
Пришлось Тайке снова повысить голос:
— Тише, тише. Вам не кажется, что этот невидимка — что-то вроде кикиморы-раздорки? Мы какие-то нервные становимся…
— Это оттого, что не знаем, с кем дело имеем, — Никифор наполнил водой кастрюльку и водрузил её на плиту вместо почившего чайника. — С барабашкой или раздоркой — оно хоть понятно, что делать. А вот когда не пойми кто тебе зла желает — это действительно жутковато.
Он пожевал губу и добавил:
— Прости, Пушок, что трусом тебя обозвал. Я и сам боюсь. Но дом не брошу. Я же всё-таки домовой. Охранять жильё — это моя наипервейшая обязанность.
— Пустяки, прощаю, — коловерша великодушно махнул когтистой лапой. — Слушай, Никифор, а ты бы и впрямь поколдовал, что ли. Ну есть же у вас, у домовых, всякие охранные штуки?
— Дык я уже всё перепробовал, — Никифор тяжко вздохнул.
Он поискал прихватку, но не нашёл, попробовал было налить чай, обхватив ручки кастрюли полотенцем, но оступился и перевернул металлическую кружку.
И в этот момент в доме с хлопком погас свет, будто бы выбило пробки, а чужой дребезжащий голос захохотал:
— Что упало, то пропало, хе-хе-хе!
— А-а-а! Караул! Грабят! — Пушок заметался по кухне, роняя посуду.
А Тайку вдруг накрыло таким оглушительным ужасом, что не стало сил дышать — как будто в прорубь окунули, прямо с ледышками.
Не помня себя, она бросилась на улицу в чём была — в тапочках с помпонами и свитере. Даже пуховик с крючка не успела сдёрнуть. В тот же миг послышался звон разбитого стекла, и следом за ней с отчаянным мявом вылетел Пушок. Похоже, коловерша высадил окно своей тушкой. Последним из дома кубарем выкатился Никифор в одном валенке. Он тут же вскочил, прихрамывая, пробежал несколько шагов по снегу и ухнул босой пяткой в сугроб.
— Ух, мороз-те-в-нос! — домовой, стуча зубами от холода, запрыгал на одной ножке.
— Давай, суй лапу мне под пузо, — великодушный Пушок распушил шерсть, — я ж меховой, мне не холодно.
Никифор предложением воспользовался, хоть и чувствовал себя крайне неловко.
— О-хо-хонюшки… — он спрятал озябшие руки под мышки. — Вот тебе и празднички. Говорят, как год начинается, так его и проведёшь. Не хотелось бы…
— А ну не каркай, — оборвала его причитания Тайка. — Подождём, может, всё как-нибудь само образуется.
Но не тут-то было: человек-невидимка в доме разбушевался не на шутку. Двери хлопали, из трубы то и дело вылетали снопы искр, уцелевшие стёкла дребезжали, крыльцо скрипело, с кухни доносились шум воды и звон посуды.