Конечно, место не оставили пустым. Поэт снял чей-то пейзажик, взял из рук Редмонда вставленный в паспарту портрет, водрузил его на стену и картинным жестом снял простынь.
Вокруг ахнули. Господин Артис уже спешил к месту скандала.
— Что происходит? Господин Чаркол, что вы себе позволяете? Что… это?
— Как и было обещано, “Гордость короля”, — ответил поэт. — Портрет актрисы Амандии Рухан в роли королевы Эльзабет. Что есть наивысшая гордость короля, как не прекрасная королева?
Господин Артис, казалось, задохнулся от наглости собеседника.
— Артис, говорил я тебе, что овечки отживают свое? — господин в иссиня-черном цилиндре показал тростью на девочку с кувшином на соседней стене. — Прекрасно! Обратите внимание, господа, на что способен уголь в умелых руках.
“Да это же…”
Рендмонд оцепенел, не решаясь произнести даже про себя имя господина с седыми усами. Это же владелец конкурирующей галереи напротив, господин Мангельм!
Вокруг загомонили, заговорили, задвигались. Кто-то возмущался осквернением храма живописи ремесленным исподним — уголь годится лишь для набросков, и только! Кто-то восхищался новым словом в высоком искусстве. Господин Мангельм смеялся, Артис что-то ему доказывал, Мангельм шепнул пару слов молодому человеку рядом, тот направился к Редмонду и протянул карточку: “Бульвар Мартиш-Хилл, пятнадцать, четыре часа дня”. Оторопев от того, как повернулось дело, Редмонд едва не пропустил новый скандал.
— Госпожа-а-а Рухан! Мне говорили, что искусство — великий обман, но чтобы настолько! Не напомните, когда бы вы играли королев?
— Клоcпис-с-с… — поэт шагнул вперед, прозаически сжав кулаки, но госпожа Рухан истинно королевским жестом остановила его порыв и приняла вид — копию рисунка.
— Кто вас растил и воспитал?
Вас презирает королева,
И ваше счастье, что для гнева
Ваш статус слишком низко пал.
— Великолепно! — Мангельм взмахнул тростью и насмешливо глянул на позеленевшего от злости Артиса. — Чьи это стихи?
Поэт снял котелок и отвесил глубокий поклон, будто на нем старомодный камзол, а в руках — широкополая шляпа, что метёт перьями пол.
— Чтобы мир не погряз в производствах нелепых,
Творцу заплатите чеканной монетой!
Мангельм хохотнул:
— Госпожа Рухан, приходите в четыре часа вместе с вашими приятелями. Моя галерея не чужда новым веяниям. Кажется, в столице уже ставили эксперименты, соединяя картины и поэзию. Чем мы хуже?
Мини-бонус
— М-да, — Пэм откинулась на диванные подушки. Одной рукой она почесывала за ухом Майкрофта, другой гладила Минерву, а Фицуильям пристроился сбоку и недовольно мявкнул, когда она пошевелилась. — Всего-то трое. Говорят, волноваться нужно, начиная с шести. Что, прохвосты, еще троих примете?
Майкрофт скосил на нее зеленый глаз и фыркнул.
Когда-то ей хватало одной Минервы. Но сын отправился за счастьем в Новый свет и не мог взять Майкрофта с собой, а Фицуильям нашелся сам — сидел под снегом и дрожал. Ехидные соседки сказали, что четвертый, пятый и шестой — вопрос времени.
Внезапно как по команде все три усатых компаньона вскочили и навострили уши. Фицуильям, стелясь по полу как заправский охотник, подкрался к входной двери и затаился. Остальные подтянулись следом.
— Что там?
Никто из троицы и ухом не повел. Пришлось подойти самой.
— Что?
Майкрофт приник носом к щели.
Отогнав всех троих подальше и вооружившись зонтом, Пэм отперла замок и потянула ручку на себя. Что?!
За дверью стоял мешок. Нет, стоял — неверное слово. Мешок за дверью шевелился, будто нечто пыталось вылезти наружу. Но это не самое страшное: внутри мешка жалобно плакали.
* * *
— И чем же вас кормить?
На ковре гостиной жались друг к другу три… Пэм затруднялась подобрать определение. Больше всего они были похожи на осьминогов, у которых щупальца заканчиваются тремя пальцами, а четыре глаза смотрят в четыре стороны. Все “осьминожки” были разных цветов: красный, оранжевый и синий.
У нее и мысли не возникло сдать неведомых детенышей ученой братии — а в том, что это были детеныши, Пэм не сомневалась. Их же посадят в клетку и будут мучить! А то еще кого-нибудь из них… нет-нет! Ни за что!
К вечеру выяснилось, что Красный предпочитает морковь, Синий обожает салат, а Оранжевый способен умять две сырых картофелины сразу. Мяса они съели по чуть-чуть, зато нетерпеливо попискивали, когда Пэм наливала в блюдце молоко. Пили они забавными трубочками, которые вытянулись из брюшка.
Конечно, хвостатые старожилы давно прорвались к гостям. Майкрофт, раздувшись как шар, обошел их по широкой дуге, потянул носом, осторожно потрогал лапой Красного и фыркнул. Осьминожки замерли и что-то пропищали. Удовлетворившись ответом, предводитель домашнего зверинца улегся рядом. Минерва обнюхала каждого малыша и принялась по очереди их вылизывать. Фиц скакал туда-сюда, и один из осьминожков запрыгал рядом.