И в мозгу их, в центрах движения, разыгрываются, как образно говорят физиологи, целые кинетические мелодии, сложнейшие сыгровки оркестра мышц, дирижер которых – сознательное стремление доиграть до конца те ноты движений, записи которых, ежеминутно меняясь, неосознанно возникают на пульте (и пульт этот существует и найден – об этом несколько ниже).
А потом симфония запомнится – порядок движений заучится наизусть. Присмотритесь, как напряжено внимание любого, кто впервые осваивает действие, – велосипедиста ли, токаря, музыканта. О последних прекрасно писал Сеченов:
«…Кто видел начинающих играть на фортепиано, тот знает, каких усилий стоит им выделывание гамм. Бедняга помогает своим пальцам и головой, и ртом, и всем туловищем. Но посмотрите на того же человека, когда он развился в артиста. Пальцы бегают у него по клавишам не только без всяких усилий, но зрительно кажется даже, что движения эти совершаются независимо от воли – так они быстры…»
Очень точное описание. В такой стадии умения музыканты и роняют знаменитую снисходительную шутку: «Играть – это очень просто, только надо сразу попадать пальцами в нужные клавиши».
И еще одно важное наблюдение в детальном сеченовском описании: помощь себе и головой, и ртом, и всем туловищем. Это очень хорошая иллюстрация к тому методу, которым пользуется (очевидно) мозг при первом разыгрывании двигательных мелодий. Предположительный этот метод в недавние годы описали математики и биофизики, ознакомившиеся с механикой движений, сроднившиеся с ней так, что сами стали биологами. Это люди из того отряда, который ликвидирует сейчас разрыв между биологией и математикой, опровергая печальную констатацию: биологи понимают, но не умеют, а математики умеют, но не понимают.
Очевидно, объединения нейронов, ведающих движением, распределяют между собой роли по иерархии умения, сложной лестнице подчиненности и распределения обязанностей. Часть нейронов намечает общие пути достижения цели – это черновая, наметочная разработка модели. Первая прикидка – включение крупных подразделений мышц, сюда еще могут попасть и многие посторонние (новички в любом деле совершают обилие лишних движений, у мастеров поражает скупость действий). За детали исполнения эти «руководители» не ответственны.
Следующие группы нейронов – исполнители. На них – более детальная разработка действия. Сообщения, идущие по цепям обратных связей, постепенно освобождают ненужные мышцы, распорядок заучивается наизусть.
Это похоже на подготовку и проведение боя. Есть штаб, намечающий общие движения подразделений, приказы штаба поступают на деталировку в полки, оттуда – в роты. Начальник штаба намечает общие цели, приблизительно направления частей, суммарное количество танков и боеприпасов. Все это – в соответствии с существующим планом боя. А по подразделениям – на всё меньшем и меньшем уровне – разработка все детальней и подробней, уточняется и закрепляется своя, местная, личная задача, сообщается выше требуемое количество снарядов. И во время боя пешие связные и донесения по телефону и радио осуществляют обратную связь. В соответствии с их информацией от штаба (дивизии, полка, роты) поступают корректирующие сигналы – сверху видней для разработки общих указаний. А снизу – после детализации и исполнения приказов идут сообщения о результатах – для новых поправок.
Давайте ненамного отойдем теперь в сторону, чтобы полюбоваться издали, какая стройная и красивая картина работы мозга появилась у нас с введением теории активного действия, в конечном итоге преобразующего мир по непрерывно творимым сценариям – моделям будущего.
Ученые ищут красоту и законченность. В физике, математике, химии. Мне довелось как-то видеть двух биофизиков, громко смеявшихся, глядя на доску, исчерканную выводом какого-то уравнения. «Господи, как красиво!» – сказал один из них и, вздохнув, скучным голосом попытался объяснить мне, в чем красота этого ряда цифр и знаков.
Красота закона, объединяющего ряд сложных явлений, – не только во внезапной ясности и общности вчера еще разных фактов, но и в единообразии, которое закон устанавливает. Не унылая и зловещая похожесть цвета хаки, а единство стиля, гармония содержания и формы, архитектурная или, если хотите, музыкальная стройность и выразительность согласного звучания.
Красота – это простота, строгость и лаконичность. Разрозненное обилие химических элементов стало красивым ансамблем, когда появилась Периодическая система. Тысячи наблюдений за ходом плaнет обрели совершенную красоту в законах Кеплера. Очевидно, в науке красота – это порядок понимания, наведенный там, где только что царил хаос разбросанных фактов.
Недаром с незапамятных времен прошла нетленной формула красоты природы: в природе все гармонично. Но что такое гармония, как не наличие обязательной, строгой и целесообразной закономерности?
Но вернемся к обещанной красоте гипотезы автоматического планирования будущего. Где та гармония в работе мозга, которую ввела эта гипотеза, плотно заполнив зияющую ранее пустоту?
Красота (гармония) – в строгом неодолимом единообразии той наступательной борьбы, которую ведет с природой живое существо.
Едва родившись, оно имеет сложнейшую жизненную программу, переданную ему по наследству в половых клетках. Это не только пограмма его будущего (!) телесного развития, тут и навыки, которые потребуются в первые же часы и дни грядущей борьбы за жизнь. Далеко не последний среди этих навыков – инстинкт мгновенно откликаться любопытством и настороженным вниманием на несовпадение сигналов, приходящих снаружи (шумов, света, запахов), с прогнозом, той вероятностной моделью будущих сигналов, которая ежесекундно разрабатывается мозгом путем непрерывного анализа сообщений с передовых застав.
Мир требует действий, неподвижные и недеятельные очень быстро отсекаются безжалостным ножом естественного отбора. А каждому действию предшествует его программа, разработанная мозгом на основе опыта, последней информации от органов чувств, и в соответствии с требованиями внутренними или внешними.
Эта активность, это постоянное движение против уничтожающих, нивелирующих, стирающих воздействий среды и есть жизнь с осуществлением основного принципа ее сохранности – боевой самоорганизацией. И человек отличается от всех оставшихся далеко позади лишь тем, что у него этот принцип стал осознанным, формируется в словах, равно реализуясь в сценариях обдуманных и бессознательных.
Появилась теория активности. Как некогда физика Эйнштейна вместила в себя (поглотив, а не уничтожив!) физику Ньютона, так теория активности в виде составной своей части включает понятия об условных связях – уже закрепленных действиях, кирпичиках сложных движений и поступков.
Ее еще обсуждают, принимают далеко не все, придирчиво ищут факты, способные ее опровергнуть. И прекрасно! Это принесет науке тысячи новых фактов, а среди них те, которые впоследствии послужат основой гипотезы более точной, более обшей, еще более близкой к подлинным механизмам мозга.
Есть прекрасные слова о таких переворотах, непрестанно обновляющих наше знание о мире. Вот они:
«…Гипотеза, которая лишается господства благодаря новым фактам, умирает почетной смертью, а если она была допущена для исследования той истины, которая привела ее к уничтожению, то она заслуживает благодарственного памятника…»
Биология активности как непременную составную часть включает в себя и вероятностное прогнозирование будущего, о котором шла речь в первой главе. Это и есть та система идей, которая объединила многочисленные, давно уже накопившиеся факты о деятельности мозга более сложной, а не просто отзывчиво реагирующей на внешнюю среду. Понятия об активности мозга, о предвосхищении будущего и планах-моделях явились ценнейшим материалом для кибернетиков, ищущих принципы работы мозга для моделирования его совершенной управляющей деятельности. Да, в сущности, это и есть идеи кибернетики – только родившиеся у физиолога, вышедшего, оказывается, на этот путь куда раньше Норберта Винера. Часть представлений об управлении, до которых математик Винер докапывался, обращаясь к физиологии мозга, в конце сороковых годов, физиолог Бернштейн сформулировал еще в тридцатых.