В эту бесконечную ночь, находясь во власти дикого ветра и ужасных волн кипящего моря, на судне, которое взлетало на воздух, сотрясалось, стонало, трещало, ежеминутно ожидая гибели, путешественники попросили друг у друга прощения и помолились каждый тому божеству, которое чтил, так как это были люди разных вер — обитатели Индии, Китая, Персии и островов. Приготовившись к смерти, путешественники плыли еще двое суток, не отличая дня от ночи. На третьи сутки, в полночь, они увидели перед собой большое пламя, освещавшее весь небосклон. Охваченные ужасом пассажиры обратились за помощью к своему капитану. «О капитан, — сказали они, — видишь ли ты этот ужасный огонь, который заполнил небосклон? Он окружает все небо, а мы плывем как раз к нему. Лучше нам утонуть, чем сгореть. Заклинаем тебя истиной твоей веры, опрокинь корабль с нами в эту темную бездну: пусть никто из нас не видит своих товарищей и не знает, какой смертью они погибли, и не мучается их страданиями. Наша смерть простится и отпустится тебе после всего, что с нами случилось. Ведь за эти дни и ночи мы умирали тысячью тысяч смертей, уж легче умереть один раз». Но капитан ответил им: «Знайте, что эта опасность ничтожна и незначительна по сравнению с теми, которым подвергаются путешественники и купцы. Мы же, капитаны, связаны договором и обязательством не губить судна, пока оно цело и час его не настал. Ведь мы, члены сообщества капитанов кораблей, вступив на них, связываем с ними свою судьбу и жизнь: если корабль цел — мы живы, если он погибает — умираем и мы. Потерпите и покоритесь царю ветров и морей, который направляет их по своему желанию». Когда пассажиры отчаялись убедить капитана, они громко зарыдали и завопили, и каждый оплакивал свою судьбу. Если капитан отдавал через глашатая какое-нибудь приказание, например натянуть или отпустить канат, как иной раз бывает нужно на судне, подчиненные не слышали его слов за гулом моря и грохотом волн, за ревом ветра в парусах, снастях и канатах и за криками людей. Корабль мог погибнуть от такого бездействия матросов и от недостатков в своем снаряжении, а не из-за ветра и морских волн.
«На этом судне, — продолжал рассказчик, — был один мусульманский шейх из андалусского города Кадикса[48]. Он пробрался на корабль в общей сутолоке в ночь отплытия, и капитан не заметил его. Человек этот скрывался в каком-то отдаленном углу; он сильно боялся, чтобы кто-нибудь не узнал про него и не подверг его оскорблениям и насилию. Но когда он увидел, что сталось с людьми, какая опасность грозит и им и кораблю, и как пассажиры сами приближают свою гибель, точно они хотят помочь бушующему морю против самих себя, шейх этот решил выйти к ним, чтобы с ним ни случилось.
«Что с вами? — спросил он, подойдя к своим спутникам. — Разве корабль раскололся?” — “Нет”, — ответили те. — “Руль сломался?” — “Нет”. — “Вас заливает волнами?” — “Нет”. — “Так в чем же дело?” — “Ты говоришь, — ответили пассажиры, — как будто тебя самого нет с нами на корабле. Разве не видишь ты бурного моря и волн, и этого мрака, сквозь который мы не различаем дневного света, не видим ни солнца, ни луны, ни светил, которые указали бы нам путь. Мы сейчас во власти морей и ветров и уже въехали под Канопус; а хуже всего для нас этот огонь, к которому мы приближаемся... Вот он уж заполнил небосклон! Потонуть легче, чем сгореть, и мы просили капитана, чтобы он опрокинул нас вместе с кораблем в море в этой темноте, где мы не видели бы друг друга и утонули бы, а не сгорели, чтобы никто из нас не видел своих спутников и не знал, что сделает с ними огонь...” — “Ведите меня к капитану!” — сказал андалусец. Пассажиры исполнили это. Андалусский шейх приветствовал капитана по-индусски, и тот ответил на его приветствие, хотя и удивился его появлению. “Ты, кто? — спросил он. — Из купцов или из их людей? Мы не видели тебя на корабле”. — “Я не купец, — ответил андалусец, — и не принадлежу к слугам”. — “Как же ты попал сюда и какой у тебя товар?” — “На корабль я пробрался в ночь отплытия сам, в толпе пассажиров, а потом притаился в одном местечке” — “Чем ты питался и что пил?” — “Один матрос каждый день ставил подле меня блюдо риса на масле для ангелов корабля, а также черпак с водой. Это и служило мне пищей. А товар мой — это мешок с финиками”. Капитан удивился, а пассажиры, слушая его рассказ, отвлеклись и прекратили свои вопли. Моряки привели корабль в порядок под руководством глашатая, приладили паруса и стали управлять судном. “Капитан! — сказал тогда андалусец. — Что случилось с этими людьми? Почему они так рыдали и плакали?” — “Да разве ты не видишь, как взволнованно море, какой здесь ветер и тьма кругом? Но хуже всего, что мы несемся к этому пламени, наполняющему весь небосклон. Клянусь Аллахом, мой отец провел всю свою жизнь, плавая по этому морю, и я еще мальчиком сопровождал его. Теперь у меня за спиной восемьдесят лет жизни, но никогда я не слышал, чтобы кто-нибудь плавал по этому месту или рассказывал о нем”. — “Не бойся, капитан, — ответил шейх. — Никакой беды не случилось; вы спасены могуществом Аллаха. Перед нами стоит остров, со всех сторон окруженный горами; о него разбиваются волны морей, окружающих землю. Ночью все это имеет вид ужасного пламени, которого боятся невежды; но с восходом солнца видение исчезает и огонь снова превращается в воду. Это пламя видно из Андалусии; мне уж случалось раз проезжать мимо него и теперь я проезжаю вторично”.
48