Когда гонец прибыл в Оман, Ахмад ибн Хилаль прочитал это письмо и велел взять еврея под стражу, а сам за большие деньги пообещал ему все уладить. Затем он тайно предостерег купцов, сказав, что арест еврея приведет к дурным последствиям для всех торговых людей — и чужестранцев и местных жителей без различия; он говорил о беззастенчивом вмешательстве властей, о жадности бедняков и злонамеренных лиц. Рынки закрылись; иноземные и оманские купцы написали особые заявления, в которых утверждали, что, как только еврея увезут, торговые корабли перестанут заходить в Оман, купцы разбегутся из города, мало того, люди станут предупреждать друг друга, что опасно причаливать к берегам Ирака[132], потому что там никто не может быть спокоен за свое имущество. А ведь Оман — город торговый, в нем много именитых и богатых купцов из самых различных стран. Избрали они себе это местожительство из-за справедливости повелителя верующих[133] и его наместника, которые оказывают купцам покровительство и защиту против всяческих завистников и притеснителей. Купцы так яростно спорили и кричали против Ахмада ибн Хилаля, что аль-Фульфуль и его приспешники решили покинуть Оман, думая о своем собственном спасении. А наместник в подробном послании описал халифу все случившееся: как восстали купцы, как чужестранцы подвели к берегу свои суда, а теперь их нагружают снова, чтоб увезти свои товары обратно, и как местные купцы, негодуя, говорят: «Если мы останемся здесь, то окажемся без всяких средств к существованию, потому что корабли перестанут заходить в нашу гавань, а ведь все население этого города живет исключительно морем. Если так обращаются с незначительными купцами, значит крупных ожидают еще худшие притеснения. Правители — словно огонь: в какую сторону ни кинутся — все пожирают. Мы бессильны против этого произвола, а потому нам лучше всего уйти отсюда».
Итак, слуги халифа уехали, взяв предварительно у Исхака около двух тысяч динаров; рассерженный еврей начал усиленно закупать товары, собрал свое имущество, построил корабль и выехал в Китай, не оставив в Омане ни одного дирхема. Когда он прибыл в Сериру, местный правитель потребовал от него взятку в двадцать тысяч динаров, иначе он грозил задержать еврея и не пропустить его в Китай. Купец отказался. Тогда правитель ночью подослал к нему тайного убийцу, а корабль и все его имущество забрал себе.
Этот Исхак три года прожил в Омане. Я слышал от очевидца, что однажды, в день Махраджана[134], он подарил Ахмаду ибн Хилалю сосуд из черного фарфора с крышкой из блестящего золота. «Что в этом сосуде?» — спросил правитель. — «Там секбадж[135], который я приготовил для тебя в Китае». — «Секбадж, сваренный в Китае! — воскликнул эмир с изумлением. — Да еще два года тому назад! Как же он сохранился?» С этими словами Ахмад открыл сосуд и увидел хам рыбу из золота с яхонтовыми глазами; она была обложена превосходным мускусом. Содержимое этого сосуда стоило не меньше пятидесяти тысяч динаров.
Вот один из рассказов этого еврея:
«Я прибыл в китайскую страну, называемую Лубином[136]. Дорога туда лежит меж высоких гор, и товары перевозят на козах, ибо никто, кроме коз, не может пробраться по этим высотам, уступчатым, как лестница. В этом городе я видел великого царя, высокого саном, могущественного и славного. Меня ввели к нему, когда он сидел на золотом престоле с яхонтовыми инкрустациями, покрытый украшениями, точно женщина, а супруга его, сидевшая тут же, была убрана еще богаче. На шее у царя висели неоценимые ожерелья из золота и хризолита — ни у кого из владык Востока и Запада не найти подобных. А вокруг царя стояло пятьсот невольниц разного цвета кожи, одетых в дорогие уборы и всевозможные шелка. “О араб! — сказал царь, выслушав мое приветствие. — Видал ли ты что-нибудь прекраснее этого?” И он указал на одно из своих ожерелий, украшенное инкрустациями. “Да, видал”, — ответил я. — “Что же это?” — спросил царь. — “Я привез с собой единственную в мире жемчужину, которую приобрел за большие деньги специально для тебя”. И царица сказала своему супругу: “Ты остался мне кое-что должен, а вот теперь ты получил эту единственную в мире жемчужину. Отдай ее мне!” — “Поспеши и принеси нам эту жемчужину сейчас же”, — приказали они. — “Принесу ее сегодня же ночью, — ответил я, — ведь ради этого я и пришел”. — “Нет! — воскликнул царь. — Непременно сейчас же, в сей же миг”. И радовался он чрезвычайно. У меня же было десять жемчужин. Я поспешил в дом, где остановился, взял камень, растер девять жемчужин в порошок и закопал его в землю. А “единственную в мире” я дважды обернул в платок, положил в шкатулку, старательно запер ее и отнес царю. Я долго открывал шкатулку и разворачивал жемчужину; царь подошел ко мне, и супруга его стояла рядом, торопя меня. Наконец я вынул свое сокровище; царь тотчас же поклонился жемчужине до земли, царица также пала ниц, и они мне дали в уплату за жемчужину большие деньги».