Театр тогда, благодаря усилиям наших величайших делателей искусства, воспринимался… помните?.. как «…кафедра, с которой можно сказать много миру добра…» И Мария Николаевна отдавала всю себя на служение этой кафедре. И действительно была счастливейшим человеком! Она жила для своей семьи, родителей, дочери и мужа. Она жила для своих сестер, всеми силами помогая им в нужде и болезнях. Она жила для чужих людей, которые всегда получали от нее помощь, чаще всего даже не зная, кому обязаны своим спасением, и становились уже вовсе не чужими. Она жила на сцене жизнью своих героинь ради своих зрителей, которые буквально носили ее на руках. Ее Лауренсия, Иоанна д Арк, Мария Стюарт, Сафо, Кручинина, ее любимые героини, это она сама… Или … это другие люди, которых на самом деле не было… Но для зрителя они были реальны, они заставляли думать о себе, сопереживать им. Это и есть правда театра, мои дорогие… Ибо Ермолова строила свою жизнь и жизнь своих героинь по своим правилам, которые продолжала записывать даже перед смертью уже дрожащей рукой. Послушайте, мои дорогие друзья. Это надо знать. «…Худого худым исправлять нельзя»… «…не требуйте за любовь — любви, за службу — благодарности»… «Оставляйте суровость… будьте как дети незлобивы…» В годы ее старости после революции читать Евангелие было запрещено, и Мария Николаевна переводила Священные Слова на театральный язык, то есть создавала на сцене своих добрых, мужественных, самоотверженных женщин, способных любить вопреки всему и всем. И сердца зрителей сжимались от сострадания и боли. И становились добрее, мягче, милосерднее. Любовь эта и давала силы великой актрисе выходить каждый вечер на сцену, чтобы вызвать улыбку или слезы сочувствия в зрительном зале. Чтобы подарить своим зрителям праздничные радостные минуты соприкосновения с другим миром… И мир этот всеми своими силами расширить до размеров вселенной, что ей всегда удавалось в детстве, сидя на коленях у отца в суфлерской будочке… Они дорого стоят, эти моменты единения двух вселенных — зрительного зала и сцены, эти моменты просветления, очищения, душевной гармонии, взаимной теплоты…
Сверчок вдруг вновь взмахнул свой лапкой, и сверкающий занавес вновь стал маленьким плащиком. А Сверчок чуть отодвинулся на своей полочке и … за ним оказался неизвестно откуда взявшийся портрет — профиль красивой и обаятельной дамы. Очень выразительный профиль. Ее волнистые волосы были убраны в мягкий узел. Шею обрамлял ажурный воротничок. Казалось, она сейчас повернется и улыбнется, сдержанно, но с любовью и добротой. Сверчок вскочил и низко поклонился этому необычайному портрету.
— Низкий вам поклон, Мария Николаевна, от нас, не зрителей ваших, но почитателей, хоть и не видевших Вас никогда на сцене, но всеми силами старающихся сохранить память о вашей чистой, искренней, самозабвенной игре…
Куклы на фронте
— О войне вы много слышали, мои дорогие. И, слава Богу, многие из вас не знают, что такое война. Когда кругом всё рушится, папа уезжает воевать, а мама усталая и больная только и думает, чем бы вас, мои дорогие накормить и согреть. Ох, как это страшно и тяжело. И те дети, которым пришлось пережить всё это, очень рано повзрослели. Вот так… Но не грустите, не надо!