Я выехал, к вечеру был в Боцене и в день представления прибыл в замок, где меня любезно приняли барон и его жена; я встретил там и других знакомых: отставного придворного артиста, графиню Сайма с дочерью, господина фон-Умпрехта с его красивой женой, а также четырнадцатилетнюю дочь лесничего, которая должна была читать пролог к моей вещи. Но после обеда ожидалось большое общество, а на вечернем представлении должны были присутствовать более ста зрителей, не только из числа личных гостей барона, но и из жителей окружающих местностей, которым сегодня, как уж то было не раз, был открыт доступ к месту представлений. Сверх того, на этот раз был приглашен маленький оркестр, состоявший из музыкантов одной боценской капеллы, и несколько любителей, которые должны были исполнить увертюру Вебера и затем музыку антракта, написанную самим бароном.
За столом было очень весело, только господин фон-Умпрехт казался мне более сдержанным, чем другие. Вначале я почти вовсе не мог его припомнить, и я заметил, что он часто взглядывал на меня, иногда доброжелательно, иногда с некоторым недоверием, но не сказал мне ни слова. Мало-помалу выражение его лица сделалось мне более знакомым, и вдруг я вспомнил, что в прошлом году он изображал в моей живой картине монаха, который сидел, опираясь на локти, за шахматной доской. Я спросил его, не ошибаюсь ли я. Он почти смутился, когда я заговорил с ним; барон ответил за него и сделал шутливое замечание о новооткрытом сценическом даровании своего племянника.
Тут господин фон-Умпрехт странно засмеялся, потом кинул на меня быстрый взгляд, как бы выражавший какой-то уговор между нами и который я никак не мог объяснить себе. Но с этого момента он опять избегал глядеть на меня.
Вскоре после обеда я ушел в свою комнату. И вот опять я стоял перед открытым окном, как часто делал это в прошлом году, и радовался красивому виду, открывавшемуся на сверкающую солнцем долину, которая, суживаясь внизу у моих ног, мало-помалу расширялась и совершенно раскрывалась вдали, чтобы принять в свое лоно город и поля.
Через некоторое время постучали. Вошел господин фон-Умпрехт, остановился в дверях и сказал с робостью:
— Прошу прощения, если я Вам помешал.
Потом он подошел ближе и продолжал:
— Но если Вы согласитесь выслушать меня в течение четверти часа, то я уверен, что Вы извините мое посещение.
Я предложил господину фон-Умпрехту сесть, но он не обратил на это внимания и продолжал оживленно:
— Я странным образом стал Вашим должником и чувствую себя обязанным отблагодарить Вас.
Так как я не мог вообразить ничего другого, кроме того, что эти слова господина фон-Умпрехта относятся к его роли и так как они казались мне чересчур вежливыми, то я попытался возразить. Но Умпрехт прервал меня тотчас же:
— Вы не можете знать, что подразумевал я в своих словах. Позвольте мне просить Вас выслушать меня.
Он сел на подоконник, заложил ногу на ногу и с явным усилием, желая казаться как можно более спокойным, начал:
— Я теперь помещик, но как Вы, может быть, знаете, я раньше был офицером. И в то время, десять лет тому назад, — десять лет тому назад в этот самый день, — со мной случилось непонятное приключение, под игом которого я жил в известной степени до сегодняшнего дня и которое сегодня, помимо Вашего ведома и содействия, подходит к развязке. Между нами какая-то демоническая связь, которую Вы, должно быть, так же мало сумеете разъяснить, как и я; но Вы должны узнать по меньшей мере о ее существовании.