Через год после этого предсказания женился я на фрейлейн фон-Геймзаль, моей теперешней жене, вскоре после того я вышел в отставку и посвятил себя сельскому хозяйству. Я осматривал разные маленькие поместья и, как Вам ни покажется смешно, я обращал внимание на то, чтобы в них по возможности не оказалось участка, напоминающего лужайку моего сна (как я любил называть это видение). Я уже готов был совершить покупку, когда жена моя получила наследство, благодаря которому нашей собственностью стало поместье в Каринтии с хорошей охотой. При первой прогулке через новое владение я набрел на лужайку, которая, ограниченная лесом и слегка покатая, странным образом напоминала мне ту местность, опасаться которой я, может быть, имел все основания. Я несколько испугался. Жене я ничего не рассказывал о предсказании; она так суеверна, что своим признанием я отравил бы ей всю жизнь до сегодняшнего дня.
Он облегченно улыбнулся.
— Итак, я не мог ей сообщить моих опасений. Но сам я успокоил себя тем соображением, что могу не проводить сентября 1868 года в своем имении.
В 1860 году у меня родился мальчик. Уже на первом году он, казалось, напоминал черты мальчика из моего сна; то это сходство терялось, то вновь сказывалось более ясно, и сегодня я могу признаться, что мальчик, который будет сегодня вечером стоять в десять часов у моих носилок, как две капли воды похож на мальчика моего сновидения. Дочери у меня нет, но вот три года тому назад овдовевшая сестра моей жены, до тех пор жившая в Америке, умерла и оставила дочь. По просьбе моей жены, я поехал за море и привез девочку, чтобы воспитывать в нашем доме. Когда я увидел ее в первый раз, мне показалось, что она вполне напоминает девочку из сна. У меня в голове пронеслась мысль оставить ребенка в чужих краях у чужих людей. Конечно, я тотчас же оттолкнул этот неблагородный замысел, и мы приняли ребенка в наш дом. Опять я вполне успокоился, несмотря на все растущее сходство детей с детьми моего пророческого видения, так как я решил, что воспоминание в лицах детей того сна легко могло меня обмануть. Жизнь моя протекала некоторое время в полном спокойствии. Да, я почти перестал думать о том странном вечере в польском городишке, когда два года тому назад новое предупреждение судьбы снова потрясло меня. Я должен был уехать на два месяца; когда я вернулся, жена моя вышла мне навстречу с рыжими волосами, и ее сходство с женщиной сна, лица которого я не видел, показалось мне совершенным. Я счел удобным скрыть свой страх выражением гнева; да, я намеренно становился все более и более резким, потому что мне внезапно пришла граничащая с безумием мысль: если я разлучусь с женой и детьми, то ведь всякая опасность должна исчезнуть, и я оставлю судьбу в дураках. Жена моя плакала, упала на колени, просила у меня прощения и объяснила причину своей метаморфозы. Год назад, во время поездки в Мюнхен, я особенно восхищался на выставке картин портретом дамы с рыжими волосами, и моя жена ужо тогда возымела план при подходящих обстоятельствах покрасить себе волосы в рыжий цвет, чтобы тем стать похожей на портрет.
Я, конечно, умолял ее как можно скорее вернуть ее волосам их естественный темный цвет, и когда она сделала это, то, казалось вновь пришло все в порядок. Разве я не видел ясно, что опять судьба была в моей власти?.. Разве не все, что совершалось до сих пор, можно было объяснить естественным путем?.. Разве не имели тысячи других людей имения с лужайками и лесом, жены и детей?.. И единственно, что могло бы испугать суеверного, еще отсутствовало — до нынешней зимы: шрам, который Вы видите на моем лбу. Я не трус, позвольте уверить Вас в этом; но будучи офицером, я дважды дрался на дуэли при очень опасных условиях, и еще раз, восемь лет тому назад, вскоре после моей женитьбы, когда я уже оставил службу.
Когда же в прошлом году по какому-то смешному поводу — из-за не совсем вежливого поклона — какой-то господин потребовал у меня объяснения, я предпочел, — тут фон-Умпрехт слегка покраснел, — извиниться. Все было улажено, конечно, самым корректным образом, но знаю наверное, что и на этот раз я дрался бы, если бы не нашла на меня внезапно боязнь, что мой противник ранит меня в лоб и тем самым даст судьбе новый козырь в руки… Но Вы видите — это не помогло мне: шрам существует. И тот момент, когда я был ранен, быть может, больше всего за все десять лет способствовал глубокому сознанию моей беспомощности. Это было нынешней зимой к вечеру; я ехал с несколькими другими лицами, которые мне были совершенно незнакомы, по железной дороге от Клагенфурта в Виллах. Вдруг зазвенели оконные стекла, и я почувствовал боль во лбу; одновременно я услышал, как что-то твердое упало на пол; я схватился за раненое место — текла кровь; тогда я быстро наклонился и поднял с полу острый камень; люди в купе вскочили.