— Вот так, — сказала сестра. — Сцеживай в раковину, в туалет. — И снова уткнулась в свою тетрадь.
Теперь у девочки появилось занятие и надежда. Она часами упорно мурыжила грудь, плакала от боли, замолкала, вспоминая — надо терпеть.
Ее терпение каким-то чудом связано с судьбою младенца, так что — чем больнее, тем лучше. И не надо ждать награды немедленно — это она почуяла тоже.
И не удивилась, когда однажды мимо ее кровати прошел знакомый ей злющий врач. Она просто встала и пошла спокойно за ним.
— Опять кота сожрали, — пожаловалась врачу сестра-хозяйка.
— Я вам собаку принес, — ответил тот. — Хорошего пса, терьера. Он уже в подвале шурует, не заходите. А под лестницей у вас снова бардак?
— Да не углядишь за ними, — плюнула сестра. — Собачья свадьба, честное слово. Я их уже и шваброй, и кипятком, и выписать без больничного грозила — не помогает. Из травмы на костылях и то приходят. Скоро с катетерами будут скакать, кобели проклятые. Отправьте вы эту суку домой!
— Другая придет. А у этой ребенок с нефропатологией, без почки родился, куда я ее отправлю.
Злой врач подошел к лестнице, под ней кто-то затаился, стараясь не дышать.
— Агобобова! — крикнул врач, как заклинание, и постучал ногой по перилам.
Тишина.
— Агобобова! Я знаю, что вы там, выходите!
Никто не вышел.
— Ну и черт с вами.
Вышла, поправляя волосы, женщина в красном махровом халате и отправилась в отделение.
— Агобобова, если вы сами инфекции не боитесь, то ребенка пожалейте!
Женщина не ответила. Врач заглянул под лестницу, всмотрелся.
— Да, тут и терьер не поможет, — сказал он в темноту.
Был поздний вечер, в коридорах никто не толпился и на лестницах было пусто. Только на одной площадке плакал старик, завернутый в грязную простыню. Он держал трубку телефонного аппарата, пытался говорить в нее, сообщал, что у него лишь одна двухкопеечная монета, тут же срывался на рыдания, сердился на себя и от этого еще сильнее рыдал.
— Что за цирк? — гаркнул злой врач. — Почему вы голый и босиком?
Оказалось, что старика привезли на «скорой», прооперировали и бросили в «интенсивке» на матрас, — казенное белье кончилось, постели у старика с собой не было, а его одежда, когда оперировали, пропала. Старик дождался, пока прокапает система, отсоединил ее, взял у соседа по палате сменную простыню, занял две копейки и приплелся звонить близким. Злющий врач бегал, свирепо ругался, кричал; старик дрожал и плакал, привалившись к ступеньке; девочка терпеливо ждала, сидела на корточках, спрятавшись в темноте.
Так они путешествовали по больнице, пока врач не скрылся за дверью. Между ним и девочкой остался один пустой коридор.
Девочка шла неспешно, в груди у нее пел мужской голос — красивый и сильный, как океан, но пел он сдержанно — ночь. Голос был полон любви, муки и нежности — от него хотелось счастливо плакать и что-то дрожало, как струны, внутри. Девочка уже почти разбирала слова и начала подпевать беззвучно — одним лишь дыханием. И вдруг поняла, что сейчас будет, — чудо.
Она остановилась у двери, за которой злой врач на кого-то орал, на него орали в ответ: врач басовито — «бу-бу-бу», а ему — «уи-уи», как свинья. Что-то грохнуло и дверь отскочила в сторону. В коридор шагнул парень, совсем молодой, красный от бешенства.
— Не имеете права! — крикнул он. — Я вам еще покажу! Я к главврачу пойду!
— В задницу! — Врач попер на мальчишку грудью, большой, широкий, на худого и хлипкого. — В задницу себе зонтик засунь! И раскрой его! Понял?! А потом приходи. А потом приводи! Вот таких! — За руку парня держалась зареванная девушка, крошечная, как собачонка, она тряслась и скулила: «Паша-паша-паша…»
— Что — «Паша»?! — Парень толкнул ее так, что девушка чуть не упала, просеменив ногами по полу. — Думать надо было, коза! Девки все сами знают, что делать, чтоб этого не было! А ты…
— Ты сам козел, — сказал врач спокойно. — У нее же детей потом не будет. У нас же скоблят по живому, на новокаине, ты, паскудник, сам думай башкой.
Парень дернулся и потащил свою девушку, которая уже боялась скулить, а только пригибалась на каждом шагу, как от пощечины.
Злющий врач погрозил им вслед кулаком и хлопнул дверью.
Девочка постояла в темноте, послушала. Красивый голос в ней продолжал напевать, тихо-тихо. Она вдруг подумала, что у врача, хоть он и злой, мог быть такой же голос, если б он пел.
Девочка осторожно открыла дверь кабинета, заглянула внутрь. Врач плакал зло: вытирал слезы ладонью, ворчал, грозился, всхлипывал, и слезы у него текли и текли.