Как и в этом случае.
Свету подхватил и потащил поток. Так она чувствовала. Младшая за две недели нашла им комнату с проживанием в деревянном доме у одинокой старухи. За сущие копейки, но с обязательной помощью по хозяйству.
Заставила старшую признаться директору, что грядет декрет. Отца не называть ни в коем случае. Еще не хватало разборок с такой сволочью. Ну его на фиг.
Младшая с дипломом кондитера устроилась не на фабрику – в один из первых частных магазинов, с небольшой кафешкой при нем. Не бегала ни от какой работы. Драила полы, терла витрины.
Поила старшую витаминами. У всех новых знакомых, не чинясь и не стесняясь, спрашивала, мол, нет ли детских вещичек ненужных? Из которых ваши лапушки уже выросли?
Нашла и кроватку, пусть старенькую. И коляску. И набор ползунков-распашонок.
Ленка упорно отказывалась считать происходящее трагедией. Много и шумно смеялась. В какой-то момент Света вдруг поняла, что перестала мерзнуть. Дикий внутренний холод отступил.
Когда перед самым рождением внучки в город приехали родители, чтобы помириться с блудной старшей дочерью… Младшая запретила Свете злиться. Велела заткнуться и кивать. Мол, да, конечно. Никаких обид.
Это вы меня простите, дуру грешную…
Старшая ревела в подушку и шипела как змея, нет, нет, ни за что! Не будет она так себя вести. Ясно? Младшая пила чай на подоконнике. И говорила, что мазер-фазер понять тоже можно. И вообще. Будет как она сказала. Ферштейн?
– Простите меня, дуру грешную!!
Неискренне выдавила из себя Света, быстро оглядываясь на Ленку. Но родители поверили. Или не поверили, но придираться к интонациям и злым взглядам не стали. Мама налетела обниматься. Отец бросил на пол мешок картошки. Спросил, хмуро оглядывая комнатку, куда ж его пристроить.
Так что из роддома Свету с малышкой забирала Семья.
Папа приезжал в город к дочкам и внучке каждые две-три недели. Привозил гостинцы. То морковку, капусту. То меду с орехами. То муку и сахар. Это была мощная поддержка в трудные девяностые.
Бабка, у которой сестры снимали комнату, разрешала сажать огород. Младшая, как трактор, сновала между грядками. А на веревках высоко-высоко, как паруса корабля, который идет в новую жизнь, реяли и пахли свежестью простыни, ползунки…
Девочку назвали Аленой. Имя выбрала мама, ставшая бабушкой. В честь какой-то замечательной родственницы. Спорить с ней никто не стал. Ленка пожала плечами и высказалась.
– Алена? Это ж маленький снежный барс. Неужели не видно? Котенком и будет, какими Аленками не зови. Главное, чтобы не зверем выросла, а умницей.
У сестер Котовых, у их мамы и папы были глаза разных оттенков коричневого. И светло-карие, и темные, как шоколад.
А Котенок – прозвище при ее фамилии никого не удивляло – щеголяла очами небесной синевы. В длинных черных ресницах.
– Ну, красотка, чего ревешь?
Тетю Лену, свою крестную, она слушалась. Остальными снисходительно крутила-вертела. Бабушка, дедушка и квартирная хозяйка сдались малявке сразу же. Она их любовью и слабостью бесцеремонно пользовалась.
Котенок пошла в девять месяцев. Почти сразу стала бегать. Да так быстро – не угонишься. Заговорила не слишком рано: около двух, но зато начала читать и считать чуть ли не в три года.
Тетя Лена щедро прописывала крошке люлей. Была с малышкой любящей, но строгой. И в угол ставила. И ругала. Но и хвалила, если по делу. И заплетала косички. И отвечала на кучу вопросов.
Учила лепить пельмени, печь печенье. Пока мама Света возилась с книжкам и тетрадками.
В два года малышку стали водить в садик. В этом же дошкольном учреждении Света подрабатывала. Вела уроки развивающие, чтобы быть к ребенку ближе, но и какую-то дополнительную копеечку иметь.
Лето девочка всегда проводила у бабушки с дедушкой. Приезжала от них с круглыми щечками, вдрызг избалованная, вредная и капризная. Котенок не просто показывал коготки – демонстрировал зубки и шипел. Тетя Лена в два дня закручивала гайки, и все налаживалось.
Вновь ласковая и хитрая племяшка с мурчанием лезла на руки. Выполняла просьбы. Не вредничала слишком сильно.
Так прошло около пяти лет. За Леной активно ухаживал бухгалтер Сережа. Он же и обнаружил, что мелкая не просто любит считать, она чувствует цифры. Как это объяснить обычному человеку? Есть музыкальный слух. Бывает визуальный талант, увидел – схватил – изобразил.
Котенок с числами дружила. Они ее слушались. Строились в ряды, маршировали, не держали от девочки тайн.
Дядя Сережа с Котенком играл в уравнения, дроби и умножение с делением. Свету это немножко пугало. Мол, рано, наверное. Зачем? А Лена хихикала, что просто говорят, вернее кричат, в звереныше гены. Чем там ее биологический папа занимается? Бизнесом? Денежки зарабатывает? Ну-ну.