«Помогу. Конечно», — послышался рядом с Миг Миговичем скрипучий голос, хотя никого там не было.
Миг Мигович достал из кармана прибор, похожий на электронный калькулятор, и сказал весело:
«Поехали!»
Вы наморщили лбы. Я тоже.
«Ну… — сказал ты, Сашка Цыган. — Ну, хотя бы вчера… этот стол и лавки…»
«Ага! Правильно!» — подхватили мы с Марусиком.
«Годится! — послышался скрипучий голос тетеньки Незабудь. — По три часа четырнадцать минут семнадцать секунд каждый. Учитываю всех трех вместе, потому что труд был коллективный».
«Ясно», — сказал Миг Мигович и защелкал клавишами на времяметре.
«Девять часов сорок две минуты пятьдесят одна секунда».
«О!» — потер руки Марусик.
Но дальше дела пошли хуже. Как мы не старались, ничего серьезного вспомнить не могли.
В результате на круг выходило светлых минут еще примерно от силы на полчаса.
Мы и не подозревали, что за две недели сделали так мало полезного. Не для себя. Для людей.
«Что же теперь делать? — растерянно посмотрел я на Миг Миговича.
«Именно теперь что-то и надо делать», — сказал Властелин Времени.
«А успеем ли? Он на ней вот-вот женится…»
«Не волнуйтесь, ребята, — успокоил нас Миг Мигович. — Это уже моя забота. Я вас в прошедшее время перенесу».
Я глянул на вас. Вы взглянули на меня.
«Так что же будем делать?»
И вдруг неожиданная мысль пришла мне в голову.
«Ребята! — воскликнул я. — А кто же за нее в колхозе работать будет, пока она у Кощея сидит? Если один раз кто-то ее участок прополол, то не думайте, что так каждый день так будет… Так давайте…»
— Подожди! — перебил Журавля на этом месте Сашка Цыган. — Хватит! Не могло тебе это снится, ведь про тот участок ты только сегодня утром узнал.
Журавль густо покраснел.
Как неприятно, друзья мои, когда хорошего искреннего человека ловят на неправде, которую он допустил ненароком, совершенно случайно. Вы знаете, в такой момент просто хочется вместе с ним провалиться сквозь землю. И я не проваливаюсь только потому что очень хочу послушать, что было дальше.
— Ну, может, я эти слова про участок и не сказал, — начал оправдываться Журавль. — Разве дословно запомнишь? Но о том, что за нее кто-то работает, пока она у Кощея сидит, точно сказал… Точно!
— Ну, давай разглагольствуй дальше, — снисходительно улыбнулся Сашка Цыган. — Это не имеет значение. Это я просто так.
— Да не выдумываю я! Слово чести! Вот! Только сбил…
— «Так давайте…» — подсказал Марусик.
— Ага…
«Так давайте, — говорю, — ее участок прополем…»
Вы посмотрели на меня без особого восторга.
«Давай», — вздохнул ты, Сашка Цыган.
И ты, Марусик, сказал: «Давай», — и ты тоже вздохнул.
«Ну, хорошо, — произнес Миг Мигович. — Сейчас я вас во вчерашний день перенесу».
Только теперь я заметил, что у него на обеих руках большие часы. На левой руке часы обыкновенные, на которых цифры расположены слева направо, как это говорят, по часовой стрелке. А на правой руке часы необычные — цифры на них идут справа налево, против часовой стрелки (там, где одиннадцать, — один, где десять, — два и так далее).
Взял Миг Мигович и начал со скрежетом переводить их стрелки на этих необычных часах, что на правой руке. Полный оборот сделал и говорит:
«Вот вы и во вчерашнем дне. У вас есть двадцать четыре часа. Но вам столько не нужно. Вам нужно на троих примерно четырнадцать рабочих часов, то есть по неполных пять часов на каждого».
«Не страшно», — бодро сказал я.
«Скажите, а в будущее вы можете переносить?» — с интересом спросил Марусик.
«Могу, — сказал Миг Мигович. — Вот на левой руке у меня хронометр будущего. Я знаю, что вы нетерпеливы, но не торопите время, ребята. Это ни к чему. Время — самое ценное, что есть на свете. Цените каждый миг. Ваши сутки начались, хронометр уже отсчитывает минуты. Приступайте к работе, не тратьте время понапрасну. Мало ли что может помешать. Никогда не угадаешь, что произойдет дальше… Ну, работайте. А я на несколько часов в Южное полушарие, на мыс Доброй Надежды».
И Миг Мигович исчез.
Смотрю, а мы уже на свекловичном поле.
«Что же, давайте!» — говоришь ты, Сашка Цыган.
Засучили мы рукава и начали. Ну и пакостная эта работа — пропалывать свеклу! Кто ее выдумал!
Уже через полчаса мы и разогнуться не могли. Поясница болит, руки затекли, горят огнем. Как это девушки огромные, аж до горизонта, поля обрабатывают? И никакая механизация тут не поможет, междурядья машиной обработать можно, а вот на грядках, чтобы лишнее вырвать, чтобы только одна свеклу оставить, чтобы она могла нормально развиваться, — только руками.
Знаете ли вы, городские мальчишки и девчонки, каким соленым потом достается этот сладкий сахар?!
Гну я горб и только то и дело пот со лба вытираю. Тяжело!
Сашку Цыгана я краем глаза вижу, он рядом со мной сопит. А о тебе, Марусик, как-то не думаю. Не вижу — значит, отстал немного.
Потом оглянулся. Глядь, а ты в метрах двадцати от нас сидишь на земле, локоть на колено поставил, голову подпер и улыбаешься.
«Цыган, — говорю, — смотри, что делается!»
Ты, Цыган, взглянул да как ругнешься:
«Ах ты лодырь! Мы жили рвем, а он сидит да еще улыбается!»
И вдруг мы замечаем, что у тебя, Марусик, во рту… огонь… Улыбаешься ты, зубы скалишь, и сквозь зубы огонь пышет. Как вот, знаешь, головешка тлеет.
Ты, Марусик, не обижайся, я не специально. Так мне приснилось. Честное слово! Да и не виноват ты был. Ведь это коварство царя Добрилы и Царицы Злагоды (к слову, потом тетенька Незабудь, они этими именами только хитро прикрывались, чтобы обмануть свои жертвы, а они же были обыкновенной злой силой и по-настоящему их звали царь Доб-Рыло и царица Зла-Года).
Мы с Цыганом переглянулись растеряно. Что делать? — посоветоваться не с кем. Миг Мигович в командировке аж в Южном полушарии на мысе Доброй Надежды.
А мы же совсем не знаем, что делается в тех случаях, когда у человека огонь изо рта пышет. И оставлять тебя так нельзя. Это же очень вредно для здоровья. Мы царя с царицей увидели и поняли, чьих рук это дело.
Они выглядывали из-за твоей спины (маленькие такие сделались, как игрушечные), и хихикали, и пританцовывали, совсем как дети.
Эх, рассердился тогда Сашка Цыган да как закричит: «Чучело ты, Марусик, валенок и больше ничего! Нашел кого слушать, кому поддаваться!»
Тут я не выдержал, добавил несколько слов.
Но на Марусика это не подействовало совсем. Даже наоборот. Чем больше мы ругались, тем больше становился огонь у него изо рта. И тем больше хихикали и пританцовывали царь и царица.
«Слушай, — говорю я, — может, давай по-доброму».
И к нему:
«Марусик, друг, мы же тебя любим. Зачем он тебе, этот пожар во рту? Ты же хороший парень. Вспомни, как мы красиво вчера с Тайфун Марусей пели…»
Вижу, царь и царица хихикать перестали, не танцуют, смотрят обеспокоенно.
Тут и ты, Цыган, подключился.
Тоже стал вспоминать разные прекрасные моменты, вместе с Марусиком пережитые. Такой дуэт у нас вышел, как в опере.
Слушал ты, Марусик, слушал… Видим, угасает у тебя во рту огонь. А царь и царица вдруг начали уменьшаться, уменьшаться, — раз! — и исчезли.
И как исчезли они, то и огонь у тебя во рту погас.
Еще раз убедился я, что доброта, настоящая искренняя доброта лучше всего на свете действует.
Слабый, словно после тяжелой болезни, опустился ты, Марусик, на землю. Мы — к тебе. Лежишь ты, в небо стеклянными глазами смотришь и молчишь. Мы и так и так к тебе — молчишь, не отзываешься.
А время же идет. Сколько мы потеряли из-за этого всего! Сколько мы уже потеряли из-за этого всего!
Верно говорил Миг Мигович: «Никогда не угадаешь, что произойдет дальше».
«А знаешь что, — говоришь ты, Цыган. — А давай его участок прополем, пусть полежит немного, отойдет».