Другъ, что-то соображая, пожевалъ губами.
— Красивая?
— Очень.
— М-да… Н-да… Тогда конечно… Въ общемъ, я думаю: отчего бы тебѣ и не жениться?
— Я и женюсь.
— Женись, женись.
Холодно и неуютно живется намъ на бѣломъ свѣтѣ. Какъ тараканамъ за темнымъ выступомъ остывшей печи.
ЗНАТОКЪ ЖЕНСКАГО СЕРДЦА
Когда на Макса Двуутробникова нападалъ приливъ откровенности, онъ простодушно признавался:
— Я не какой-нибудь тамъ особенный человѣкъ… О, нѣтъ! Во мнѣ нѣтъ ничего этакого… небеснаго. Я самый земной человѣкъ.
— Въ какомъ смыслѣ — земной?
— Я? Реалистъ-практикъ. Трезвая голова. Ничего небеснаго. Только земное и земное. Но психологъ. Но душу человѣческую я понимаю.
Однажды, сидя въ будуарѣ Евдокіи Сергѣевны и глядя на ея распухшіе отъ слезъ глаза, Максъ пожалъ плечами и сказалъ;
— Плакали? Отъ меня ничего не скроется… Я психологъ. Не нужно плакать. Отъ этого нѣтъ ни выгоды, ни удовольствія.
— Вамъ бы только все выгода и удовольствіе, — покачала головой Евдокія Сергѣевна, заправляя подъ наколку прядь полусѣдыхъ волосъ.
— Обязательно. Вся жизнь соткана изъ этого. Конечно, я не какой-нибудь тамъ небесный человѣкъ. Я — земной. Но въ окружающей жизни разбираюсь во какъ.
— Да? А я вотъ вдвое старше васъ, a не могу разобраться въ жизни.
Она призадумалась и вдругъ рѣшительно повернула заплаканное лицо къ Максу.
— Скажите: Мастаковъ — пара для моей Лиды или не пара?
— Мастаковъ-то? Конечно, не пара.
— Ну, вотъ: то же самое и я ей говорю. А она и слышать не хочетъ. Влюблена до невѣроятности. Я ужъ, знаете, — грѣшный человѣкъ, — пробовала и наговаривать на него и отрицательныя стороны его выставлять — и ухомъ не ведетъ.
— Ну, знаете… Это смотря какія стороны выставить… Вы что ей говорили?
— Да ужъ будьте покойны — не хорошее говорила: что онъ и картежникъ, и мотъ, и женщины за нимъ бѣгаютъ, и самъ онъ-де къ женскому полу не равно душенъ… Такъ расписала, что другая бы и смотрѣть не стала.
— Мамаша! Простите, что я называю васъ мамашей, но… въ умѣ ли вы? Вѣдь это нужно въ затменіи находиться, чтобы такое сказать!! Да знаете ли вы, что этими вашими наговорами, этими его пороками вы втрое крѣпче привязали ея сердце!! Мамаша! Простите, что я васъ такъ называю, но вы поступили по сапожнически.
— Да я думала, вѣдь, какъ лучше.
— Мамаша! Хуже вы это сдѣлали. Все дѣло испортили. Развѣ такъ наговариваютъ? Подумаешь — мотъ, картежникъ… Да, вѣдь, это красиво! Въ этомъ есть какое-то обаяніе. И Германъ въ "Пиковой дамѣ" — картежникъ, a смотрите, въ какомъ онъ ореолѣ ходитъ… А отношеніе женщинъ… Да, вѣдь, она теперь, Лида ваша, гордится имъ, Мастаковымъ этимъ паршивымъ: "Вотъ, дескать, какой покоритель сердецъ!.. Ни одна передъ нимъ не устоитъ, a онъ мой!" Эхъ, вы! Нѣтъ, наговаривать, порочить, унижать нужно съ толкомъ… Вотъ я — наговорю, такъ наговорю! И глядѣть на него не захочетъ…
— Максъ… Милый… Поговорите съ ней.
— И поговорю. Другъ я вашей семьѣ или недругъ? Другъ. Ну, значитъ, моя обязанность позаботиться. Поговоримъ, поговоримъ. Она сейчасъ гдѣ?
— У себя. Кажется, письмо ему пишетъ.
— Къ чорту письмо! Оно не будетъ послано!.. Мамаша! Вы простите, что я называю васъ мамашей, но мы камня на камнѣ отъ Мастакова не оставимъ.
II.— Здравствуйте, Лидія Васильевна! Письмецо строчите? Дѣло хорошее. А я зашелъ къ вамъ поболтать. Давно видѣли моего друга Мастакова?
— Вы развѣ друзья?
— Мы-то? Водой не разольешь. Я люблю его больше всего на свѣтѣ.
— Серьезно?
— А какъ-же. Замѣчательный человѣкъ. Кристалльная личность.
— Спасибо, милый Максъ. А то, вѣдь, его всѣ ругаютъ… И мама и… всѣ. Мнѣ это такъ тяжело.
— Лидочка! Дитя мое… Вы простите, что я васъ такъ называю, но… никому не вѣрьте! Про Мастакова говорятъ много нехорошаго, — все это ложь! Преотчаянная, зловонная ложь. Я знаю Мастакова, какъ никто! Рѣдкая личность! Душа изумительной чистоты!..
— Спасибо вамъ… Я никогда… не забуду…
— Ну, чего тамъ! Стоитъ ли. Больше всего меня возмущаетъ, когда говорятъ: Мастаковъ — мотъ! Мастаковъ швыряетъ деньги, куда попало! Это Мастаковъ-то мотъ? Да онъ, прежде, чѣмъ извозчика нанять, полчаса съ нимъ торгуется! Душу изъ него вымотаетъ. Отъ извозчика паръ идетъ, отъ лошади паръ идетъ и отъ пролетки паръ идетъ, А они говорятъ — мотъ!.. Раза три отойдетъ отъ извозчика, опять вернется, a все его изъ-за гривенника. Ха-ха! Хотѣлъ бы я быть такимъ мотомъ!
— Да развѣ онъ такой? А со мной когда ѣдетъ — никогда не торгуется.