— Ну, что вы… Кто же осмѣлится при дамѣ торговаться?! За то потомъ, послѣ катанья съ вами, придетъ бывало, ко мнѣ — и ужъ онъ плачетъ и ужъ онъ стонетъ, что извозчику цѣлый лишній полтинникъ передалъ. Жалко смотрѣть, какъ убивается. Я его, вѣдь, люблю больше брата. Замѣчательный человѣкъ. Замѣчательный!
— А я и не думала, что онъ такой… экономный.
— Онъ-то? Вы еще не знаете эту кристалльную душу! Твоего, говоритъ мнѣ не нужно, но ужъ ничего и своего, говоритъ, не упущу. Ему горничная каждый вечеръ счетъ расходовъ подаетъ, такъ онъ копѣечки не упуститъ. "Какъ говоритъ, спички ты поставила 25 копѣекъ пачка, a на прошлой недѣлѣ онѣ 23 стоили? Куда двѣ копѣйки дѣла, признавайся". Право, иногда, глядя на него, просто зависть беретъ.
— Однако, онъ мнѣ нѣсколько разъ подносилъ цвѣты… Вонъ и сейчасъ стоить букетъ — бѣлыя розы и мимоза — чудесное сочетаніе.
— Знаю! Говорилъ онъ мнѣ. Розы четыре двадцать мимоза два сорокъ. Въ разныхъ магазинахъ покупалъ.
— Почему же въ разныхъ?
— Въ другомъ магазинѣ мимоза на четвертакъ дешевле. Да еще выторговалъ пятнадцать копѣекъ. О, это настоящій американецъ! Воротнички у него, напримѣръ, гуттаперчевые. Каждый вечеръ резинкой чиститъ. Стану я, говоритъ, прачекъ обогащать. И вѣрно — съ какой стати? Иногда я гляжу на него и думаю: "вотъ это будетъ мужъ, вотъ это отецъ семейства!" Да… счастлива будетъ та дѣвушка, которая…
— Постойте… Но, вѣдь, онъ получаетъ большое жалованье! Зачѣмъ же ему…
— Что? Быть такимъ экономнымъ? А вы думаете, пока онъ васъ не полюбилъ, ему женщины мало стоили?
— Ка-акъ? Неужели онъ платилъ женщинамъ? Какая гадость!
— Ничего не гадость. Человѣкъ онъ молодой, сердце не камень, a женщины, вообще, Лидочка (простите, что я называю васъ Лидочкой), — страшныя дуры.
— Ну, ужъ и дуры.
— Дуры! — стукнулъ кулакомъ по столу разгорячившійся Максъ. — Спрашивается: чѣмъ имъ Мастаковъ не мужчина? — Такъ нѣтъ! Всякая носъ воротитъ. Онъ, говоритъ она, неопрятный. У него всегда руки грязныя. Такъ что жъ, что грязныя? Велика важность! За то душа хорошая! За то человѣкъ кристалльный! Эта вотъ, напримѣръ, изволите знать?.. Марья Кондратьевна Ноздрякова — изволите знать?
— Нѣтъ, не знаю.
— Я тоже, положимъ, не знаю. Но это не важно. Такъ вотъ она вдругъ заявляетъ: "Никогда я больше не поцѣлую вашего Мастакова — противно". — "Это по чему-же-съ, скажите на милость, противно? Кристалльная чудесная душа, a вы говорите — противно?…" — "Да и, говоритъ, сижу вчера около него, a у него по воротнику насѣкомое ползетъ…" — Сударыня! Да, вѣдь, это случай! Можетъ, какъ-нибудь нечаянно съ кровати заползло", — и слышать не хочетъ глупая баба!" У него, говоритъ, и шея грязная". Тоже подумаешь, несчастье, катастрофа! Вотъ, говорю, уговорю его сходить въ баню, помыться — и все будетъ въ порядкѣ! "Нѣтъ говоритъ! И за сто рублей его не поцѣлую. За сто не поцѣлуешь, a за двѣсти, небось, поцѣлуешь. Всѣ онѣ хороши, женщины ваши.
— Максъ… Все-таки, это непріятно, то, что вы говорите…
— Почему? А по моему, у Мастакова ярко выраженная индивидуальность… Протестъ какой-то красивый. Не хочу чистить ногти, не хочу быть какъ всѣ. Анархистъ. Въ этомъ есть какой-то благородный протестъ.
— А я не замѣчала, чтобы у него были ногти грязные…
— Обкусываетъ. Всѣ великіе люди обкусывали ногти. Наполеонъ тамъ, Спиноза, что ли. Я въ календарѣ читалъ.
Максъ, взволнованный, помолчалъ.
— Нѣтъ, Мастакова я люблю и глотку за него всякому готовъ перервать. Вы знаете, такого мужества, такого терпѣливаго перенесенія страданій я не встрѣчалъ. Настоящій Муцій Сцевола, который руку на сковородкѣ изжарилъ.
— Страданіе? Развѣ Мастаковъ страдаетъ?!
— Да. Мозоли. Я ему нѣсколько разъ говорилъ: почему не срѣжешь? "Богъ съ ними, говоритъ. Не хочу возиться". Чудесная дѣтская хрустальная душа…
III.Дверь скрипнула. Евдокія Сергѣевна заглянули въ комнату и сказала съ затаеннымъ вздохомъ:
— Мастаковъ твой звонитъ. Тебя къ телефону проситъ…
— Почему это мой? — нервно повернулась въ креслѣ Лидочка. — Почему вы всѣ мнѣ его навязываете?! Скажите, что не могу подойти… Что газету читаю. Пусть позвонитъ послѣзавтра… или въ среду — не суть важно.
— Лидочка, — укоризненно сказалъ Двуутробниковъ, — не будьте такъ съ нимъ жестоки. Зачѣмъ обижать этого чудеснаго человѣка, эту большую ароматную душу!
— Отстаньте вы всѣ отъ меня! — закричала Лидочка падая лицомъ на диванную подушку. — Никого мнѣ, ничего мнѣ не нужно!!!
Двуутробниковъ укоризненно и сокрушенно покачалъ головой. Вышелъ вслѣдъ за Евдокіей Сергѣевной и, деликатно взявъ ее подъ руку, шепнулъ: