Выбрать главу

Что? Голова болитъ? Я вамъ еще не надоѣлъ своей. болтовней? А? Что? Почему же вы молчите? Послушайте! Я спрашиваю; a вамъ еще не надоѣлъ своей болтовней? Нѣтъ? Ну ладно. Посидѣть еще двѣ минуты, вы говорите? Ну, посижу.

Ахъ, да! Еще одна тема у меня для васъ есть… Что? И тутъ нельзя курить? Почему? Тутъ же нѣтъ плаката! Ну, извините. Не зналъ. Не буду. Докурю и брошу.

Куда же вы? Антонъ Павлычъ! Антонелли! Антоніо!.. Ушелъ… Вотъ непосѣда!

Послушай, Миликтриса Кирбитьевна! Гдѣ баринъ твой? Въ сарай пошелъ? Зачѣмъ? Просто такъ? А гдѣ этотъ сарай? Ага! Спасибо.

— Послушайте, вы, чудачина… Что вы тутъ въ сараѣ дѣлаете? Сыро тутъ, a у васъ чахотка… Вотъ оригиналъ: сидитъ на дровахъ и молчитъ. Подвиньтесь-ка…

— О чемъ я, бишь, началъ тогда? Ахъ, да! Тема для васъ есть. Какъ разъ въ вашемъ духѣ… Мнѣ теща разсказывала. Побились объ закладъ два мужика въ нашемъ городѣ, что одинъ изъ нихъ выпьетъ сорокъ бутылокъ пива. Началъ… Пьетъ онъ десятую бутылку, пятнадцатую, шестнадцатую… Всѣ сорокъ выпилъ и пошелъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Это вамъ, батенька, не сумерки!..

— Что это вы? Заснули? Послушайте… А зачѣмъ же лицо руками закрывать… Плачетъ! Вотъ чудакъ… Съ чего это вы! Вѣдь мужикъ же не умеръ, a пошелъ себѣ, какъ ни въ чемъ не бывало по своимъ дѣламъ… Вотъ чувствительная душа-то! Плачетъ… Ну, успокойтесь Антоніо, Антонаки! Хотите папиросочку? Не курите? Слушайте… Я вамъ не надоѣлъ, а? Вы скажите… Если надоѣлъ, я уйду.

Молчитъ… Вотъ чудакъ-то! Антуанъ! Чего же вы молчите? Я спрашиваю — надоѣлъ я вамъ? А? Оригиналъ! Какъ я его своимъ мужикомъ разстроилъ… Молчитъ, a слезы по лицу текутъ…

— Антонеско! Куда жъ вы! Господи! Опять ушелъ… Прямо даже обидно.

— Поваръ, послушайте… Эй, какъ тебя… Красная рубаха! Вы не поваръ? А кто же вы? Кучеръ? Ну, на васъ не написано, что вы кучеръ. Скажите, кучеръ, въ какую сторону пошелъ Антонъ Павлычъ?

На конюшню?.. Что только этотъ человѣкъ можетъ выкинуть! Гдѣ его тамъ найти, кучеръ?

А у васъ лошади не кусаются? То-то. Гдѣ же твой баринъ? Его здѣсь нѣтъ. Въ стойлахъ погляди! Нѣтъ? А тутъ? За мѣшками? Нѣтъ?

Наверху у васъ что? Сѣновалъ? А гдѣ же лѣстница? Ну, конечно, онъ тамъ, наверху… Вонъ и конецъ лѣстницы торчитъ. Съ собой втащилъ. Принеси другую!

— Антоша! Ты здѣсь? Ишь ты, шельмецъ… Забрался и молчитъ. Гдѣ ты тутъ? Ишь ты, какъ въ сѣно зарылся…

Опять плачетъ! Что съ нимъ такое? Ну, успокойся, Антонадзе! Неужели тебя исторія съ дочками Булкина такъ разстроила? Ишь, заливается! Что это въ самомъ дѣлѣ, у тебя за сумеречное настроеніе?.. Пойдемъ отсюда, милый… Тутъ не хорошо, сыро, холодно… Я тебя уложу дома въ постель, попою чѣмъ-нибудь, посижу около тебя. Ну, пойдемъ! Эй, Никита. Принимай снизу барина… Лови — бросаю! Гопъ!

II. Пѣвецъ сумерекъ. (Воспоминанія друга покойнаго — Егудіила Деревянкина).

Десять лѣтъ…

Десять лѣтъ прошло со дня смерти пѣвца сумерекъ, a онъ будто сейчасъ живой стоитъ передъ нами. Съ покойнымъ писателемъ я былъ хорошо знакомъ. Правда, таланты у насъ были разнаго характера: я — весь въ солнцѣ, въ красивой яркой жизни, Чеховъ — умѣренный, блѣдный, весь въ блеклыхъ полутонахъ…

Эта антитеза запечатлѣна даже самимъ Чеховымъ въ надписи къ его портрету, подаренному мнѣ въ одну изъ нашихъ долгихъ бесѣдъ съ покойникомъ. Вотъ эта надпись:

"Пѣвцу яркаго солнечнаго свѣта и красивой жизни отъ пѣвца — сумерекъ. Деревянкину — Чеховъ".

Какъ сейчасъ помню тотъ свѣтлый для меня день когда я получилъ этотъ портретъ…

Писатель работалъ: писалъ какой-то новый разсказъ, но, узнавъ, что я пріѣхалъ, моментально отложилъ работу.

Онъ очень любилъ такіе неожиданные наѣзды друзей.

Бывало, сидитъ и слушаетъ пріятеля съ какимъ-то загадочнымъ выраженіемъ лица.

И серьезный же былъ человѣкъ — рѣдко услышишь его смѣхъ; все больше мрачное настроеніе… Да оно и не удивительно: страшная болѣзнь подтачивала организмъ великаго пѣвца сумерекъ, о чемъ онъ зналъ изъ словъ близкихъ ему людей.

Особенно запомнилось мнѣ одно посѣщеніе… Именно то, когда я получилъ отъ Чехова портретъ съ такой я цѣнной для меня надписью.

Я долго тогда просидѣлъ у него… Писатель былъ въ какомъ-то угнетенномъ состояніи духа, но долго не отпускалъ меня, и когда я собирался уходить, — все упрашивалъ: "Посидите еще пять минуточекъ". Однако вмѣсто пяти минуточекъ мы провели въ задушевной бесѣдѣ нѣсколько часовъ.