Выбрать главу

— Въ родѣ этого: она не выколола сыну глазъ, a просто у него заболѣлъ глазъ; бѣдная мать въ суматохѣ схватила не того ребенка, завернула его въ платокъ и повезла на послѣднія деньги въ другой городъ къ доктору, у котораго эта роковая для матери ошибка и обнаружилась.

— Ну, да, что-то въ родѣ этого. Мы съ сестрой такъ смѣялись

— Простите, но этотъ разсказъ не смѣшной; это очень печальная исторія.

— Да? А мы съ сестрой смѣялись…

— Напрасно.

Мы молчимъ.

— Я вамъ сейчасъ не помѣшала?

— Нѣтъ.

— Вамъ, навѣрное, надоѣли всякія поклонницы!..

— Нѣтъ, что вы! Ничего.

— И вы на меня не смотрите, какъ на сумасшедшую?..

— Почему же?…

— Вамъ нравится моя наружность?

— Хорошая наружность.

— Нѣтъ, серьезно? Или вы просто изъ вѣжливости говорите?

— Зачѣмъ же изъ вѣжливости?

— Ну, вотъ, вы писатель… Скажите: можно было бы мною серьезно увлечься?

— Отчего же.

— А вдругъ вы всѣмъ женщинамъ говорите одно и то же?

— Зачѣмъ же всѣмъ.

— Я васъ видѣла недавно въ театрѣ, и вы мнѣ безумно понравились. Я тогда же рѣшила съ вами познакомиться.

— Спасибо.

— Въ васъ есть что-то притягательное. Садитесь сюда.

— Сейчасъ. Въ какомъ театрѣ вы меня видѣли?

— Это не важно. Вы, навѣрное, очень избалованы женщинами?

— Нѣтъ.

— Вы меня не прогоните, если я еще разъ приду? Съ вами такъ хорошо… Вы какой-то… особенный.

— Да, на это меня взять, — уныло соглашаюсь я.

— Я знакома еще и съ другими писателями… Съ Бѣлясовымъ.

— Не знаю Бѣлясова.

— Серьезно? Странно. А онъ васъ знаетъ. Онъ вамъ страшно завидуетъ. Говорилъ даже, что вы всѣ ваши разсказы берете изъ какого-то англійскаго журнала, но я не вѣрю. Вретъ, я думаю.

— Бѣлясовъ-то? Конечно, вретъ.

— Ну, вотъ видите. Просто завидуетъ. А я васъ люблю. Васъ можно любить?

— Можно.

— Спасибо. Вы такой чуткій. Я пойду… Ахъ, какъ не хочется отъ васъ уходить. Вѣкъ бы сидѣла…

* * *

Ушла.

И сказалъ я самъ себѣ: будь же счастливъ, не тоскуй. Ты не одинокъ. Сейчасъ ты вкусилъ славу, любовь женщинъ и зависть коллегъ. Тобой зачитываются, въ тебя влюбляются, тебѣ завидуютъ. Будь же счастливъ!! Ну? Чего же ты стонешь?

Я погасилъ огни, упалъ ничкомъ на диванъ, закусилъ зубами уголъ подушки — и одиночество уже грозное и суровое, — какъ рыхлая могильная земля, осыпаясь, покрываетъ гробъ, — осыпалось и покрыло меня.

Сумерки сгустились въ ночь, рояль глухо забарабанилъ сухими аккордами, a съ улицы донеслись два голоса:

— Эхъ, напьюсь же я нынче!

— Съ чего это такое?

— Манька опять къ своему слесарю побѣжала.

Прошли. Тишина. Вечеръ. Рояль. Опасно, если въ такой вечеръ близко бритва лежитъ.

Зарѣзаться можно.

БЛИНЫ ДОДИ

Безъ сомнѣнія, у Доди было свое настоящее имя, но оно какъ-то незамѣтно стерлось, затерялось, и хотя этому парню уже шестой годъ — онъ для всѣхъ Додя, и больше ничего.

И будетъ такъ расти этотъ мужчина съ загадочной кличкой «Додя», будетъ расти, пока не пронюхаетъ какая-нибудь проворная гимназисточка въ черномъ передничкѣ, что пятнадцатилѣтняго Додю, на самомъ дѣлѣ, зовутъ иначе, что неприлично ей звать взрослаго кавалера какой-то собачьей кличкой, и впервые скажетъ она замирающимъ отъ волненія голосомъ:

— Ахъ, зачѣмъ вы мнѣ такое говорите, Дмитрій Михайловичъ?..

И сладко забьется тогда сердце Доди, будто впервые шагнувшаго въ заманчивую остро-любопытную область жизни взрослыхъ людей: "Дмитрій Михайловичъ!.." О, тогда и онъ докажетъ же ей, что онъ взрослый человѣкъ: онъ женится на ней.

— Дмитрій Михайловичъ, зачѣмъ вы цѣлуете мою руку! Это нехорошо.

— О, не отталкивайте меня, Евгенія (это вмѣсто Женички-то!) Петровна.

Однако все это въ будущемъ. А пока Додѣ — шестой годъ, и никто, кромѣ матери и отца, не знаетъ какъ его зовутъ на самомъ дѣлѣ: Даніилъ ли, Дмитрій ли, или просто Василій (бываютъ и такія уменьшительныя у нѣжныхъ родителей).

* * *

Характеръ Доди едва-едва начинаетъ намѣчаться. Но грани этого характера выступаютъ довольно рѣзко: онъ любитъ все пріятное и съ гадливостью, омерзеніемъ относится ко всему непріятному: въ восторгѣ отъ всего сладкаго; ненавидитъ горькое, любитъ всякій шумъ, чѣмъ бы и кѣмъ бы онъ ни былъ произведенъ; боится тишины, инстинктивно, вѣроятно, чувствуя въ ней начало смерти… Съ восторгомъ измазывается грязью и пылью съ головы до ногъ; съ ужасомъ приступаетъ къ умыванію; очень возмущается, когда его наказываютъ; но и противоположное ощущеніе — ласки близкихъ ему людей — вызываютъ въ немъ отвращеніе.