– А много у вас такой настойки? – спросил Антон.
– Пять полных бочек. Три года выдержки, – гордо произнесла женщина.
– Пять бочек? – задумчиво повторил Антон. А бочки большие?
– Каждая на двадцать галонов.
– Галонов… – повторил Антон, силясь понять, что это за мера. – А здесь галон какой? – нашелся он.
– Как и везде, – ответил Флапий, продолжая отправлять в рот куски мяса. Он не знал, чего от него хочет хозяин, и не удосужился объяснить известные всем вещи. Как говорил он: «Это и так все знают».
– А сколько может стоить такая бочка настойки? – не отставал Антон.
– Не меньше семи таланов серебра, – решительно заявила Франси.
– А если мы настойку продадим, у нас появятся деньги, ведь так? Тридцать пять галонов – это много или мало?
– Это пять с половиной империалов, – ответил Флапий, растерявший свою невозмутимость. – Но зачем продавать?
– Как-то надо хозяйство налаживать… с чего-то начинать. А на все нужны деньги. – И, чувствуя скрытое сопротивление этой парочки его новой идее, подумав, произнес: – Вот если продать эту настойку и купить на эти деньги то, из чего она делается, можно будет расширить дело и заработать. А от этой продажи полимпериала я отдам Франси.
– Полимпериала! – брови Флапия взметнулись вверх. – Это слишком щедро, милорд…
– Молчи, телега старая! – оборвала его жена. – Милорд дело говорит. Вы со старым милордом все растранжирили. Я знаю, кому можно продать настойку. Я с вами поеду, распорядись завтра поутру запрячь пару телег. Может, и больше выгадаем.
– Франси! А почему ты, обладая таким даром, как умение делать настойку и торговать, сидишь в кухарках? – Антону после второй кружки стало легче. Спаниель уютно улегся у его ног. Печаль разлуки с родиной отступила, и новые заботы стали захватывать его все больше и больше.
– А кому мои таланты тут нужны, милорд? Всем только дай пожрать и все. Вот и стала кухаркой… как Роза померла. Меня, когда замуж выдавали, думали, за человека…
– Франси! – воскликнул Флапий слегка заплетающимся языком. – Не распускай… Ик… Ой. Язык.
– Ну, я наелся. Спасибо, – произнес Антон. – Хочу помыть ноги и лечь спать. И это. Может, от отца неношеная обувь осталась. Эта уж больно вонюча.
– Флапий проводит вас, милорд, в вашу спальню. Я таз с водой принесу и батильоны. Еще вам одежда другая нужна… Я что-нибудь подыщу.
– Но только не такие стремные штаны, как на отце, – зевая, ответил Антон. Он поднялся, следом вскочил спаниель, завилял хвостиком.
– Пошли, Патрон, спать, – позвал он собаку. – Утро вечера мудренее.
Пес, выражая полное согласие со словами нового хозяина и принимая свою новую кличку, побежал рядом.
Антон придумал собаке кличку – первое, что пришло в голову. Как звали пса раньше, он представления не имел, а угадывать не было желания.
В спальне стояла большая деревянная кровать, на которой облаком возвышалась перина. На стене висел такой же светящийся кристалл.
– Ноги сами обмывать будете, или я это сделаю? – совершенно невозмутимо спросил Флапий.
– Сам. Ты лучше скажи, что это за светильник такой и как его потушить? – Антон кивком показал на кристалл.
– А зачем его тушить? Он сам погаснет. К полуночи. Эти фонарики днем запасают свет, в темноте отдают. Давно висят. Еще до вашего отца и деда появились тут. Конечно, не так светят, как раньше… Сейчас такие уже не делают. Зато масло экономят, и не надо по ночам свечи жечь. Ну, вы оставайтесь, милорд, а я пошел. Завтра поутру поедем, значит… – Он зевнул, прикрыв рот ладошкой, и вышел.
Вскоре с тазом и полотенцем появилась его жена. Поставила у кровати таз. Разогнулась и спокойно произнесла:
– Если по нужде приспичит, то бадья под кроватью. Туда и по серьезному можно сходить. Отдыхайте, милорд.
Антон подождал, когда женщина выйдет, и стал раздеваться. Вымыл ноги с желтой травой. В этой воде постирал носки. Огляделся, где их повесить и, не найдя ничего, пристроил на креплении светильника. На пятках дошел до кровати и лег. Патрон уже вовсю хозяйничал, утопая в пуху и пытаясь найти удобное место, он возился, терся и фыркал.
Уснул Антон почти мгновенно. Не успела голова коснуться подушки, а он уже забылся, впав в тяжелую душную дремоту. А затем Антон оказался в комнате профессора. Странное дело. Он висел в комнате под потолком без всякой опоры и смотрел сверху на испуганного и изумленного Панченко. На полу лежал профессор с копьем в груди и счастливо улыбался. Кошка в клетке непрерывно мяукала. А участковый стоял как вкопанный и силился что-то сказать, но не мог. Бестолково помахав руками, он немного пришел в себя и заорал во все горло: