— Это как? — удивился Антон.
— Ну, вы белокожий, на солнце мало бываете. К физическому труду не приучены. Руки чистые, без мозолей. А такое только у господ бывает. Но что мне нравится в вас, так это то, что душа у вас не светлая.
— А какая? — спросил сбитый с толку Антон и поставил на стол вновь наполненный стакан. — Черная, что ли?
— Зачем черная? — в свою очередь удивилась кухарка. Она раскраснелась от выпитого. И то надо заметить, пила наравне с мужчинами. — Серая.
— Серая?
— Да, серая. Вы просто так на костер человека не потащите и слуг мордовать не будете. Вы сохранили еще человечность. Ну, это и понятно. У греков воспитывались. Они хоть и чудаки, но не Светлые. И посвятили вас Закату, это тоже о чем-то говорит.
Антон поднял стакан, залпом выпил. Сунул в рот желтый кусок плода и разжевал, шмыгнул носом и с интересом спросил:
— И о чем это говорит?
— А мне почем знать? — спокойно отозвалась Франси, выпив свой стакан. Поставила его, утерла рот рукавом ночнушки и потянулась к зелени. — О чем-то.
— А я не знал, ваша милость, что вы Закатный. — удивленно посмотрел на Антона шер.
— Я сам не знал. Только когда сюда прибыл, узнал об этом.
— Надо же! — Глаза Франси вспыхнули настоящим пламенем. Антон в испуге отшатнулся и посмотрел на Торвала. Заметил ли он это пламя? Но тот спокойно жевал колбасу и, когда Антон глянул на жену Флапия, та уже была прежней.
«Показалось», — успокоился он.
— Тайный ритуал! — почти закатив глаза, в странном экстазе произнесла Франси. — От вас скрывали это. Почему? И тут же сама ответила: — Сила. Для того, чтобы скрыть дар. Не иначе.
Франси уже была хорошо подвыпившей и не сдерживалась. Она вытянула руку и резко разжала кулак. Всмотрелась в Антона и разочарованно произнесла:
— Нет… Силы в вас я не вижу.
Антон не обращал внимания на ее путаную речь и жесты. Хочет, пусть машет руками.
— А мой отец, он какой был, тоже серый? — спросил он.
— Ха! Рыцарь Робарт, — с плохо скрытой ненавистью произнесла Франси, — сначала был Светлым и состоял в ордене Рассвета. В Святой земле он находил и сжигал всех, кто имел дар. Это он, как сам говорил, творил добро, очищая землю от скверны. К старости душа его стала черной. — Франси нагнулась к Антону и зашептала: — И он обратился к колдунам-прорицателям. К тем, кого он хватал и тащил на костер. Светлый всегда чернеет, запомни это и не доверяй им.
Все на них спустил, старый козел. И помер, как и жил, бестолково.
— Вы, я смотрю, его не больно любили, — заметил Антон.
— Любили? — презрительно фыркнула Франси. — А за что его любить? Он господин, мы слуги. Чернь. Наше дело служить. Она пьяным взором посмотрела на Антона. — Но вас, мой господин, я уже полюбила. Вы за один вечер сделали для нас с мужем то, чего никогда не делал ваш отец.
— И что же это? — прервал молчание Торвал.
Женщина выпрямилась и посмотрела на шера.
— Милорд посчитал нас за людей, а не за вещь. Тебе, шер, этого не понять ты не человек.
Антон поглядел на Торвала. Широкий и низкий. Но черты лица человеческие. Фигура тоже.
— А что в нем не так? — спросил Антон, разглядывая шера. — Из-за чего Торвал не может считаться человеком? У тебя, Торвал, есть хвост?
Шер и Франси замерли как громом пораженные. Антон переводил взгляд с одного остолбеневшего собутыльника на другого и не мог понять, от чего они замерли?
— По-моему, Торвал очень похож на человека.
Франси ухватила руку шера.
— Не убивай его, Торвал! Он молод еще…
От этих слов спина у Антона похолодела.
— Простите, если я что-то не так сказал, — смиренно произнес он и пожалел, что не взял с собой пистолет. Но кто знал, что, казалось бы, безобидные на первый взгляд слова заставят невысокого шера попытаться его убить.
Но шер неожиданно громко расхохотался. Он смеялся долго, и слезы ручьями текли по его бороде.
— Хвост! — повторял он снова и снова и хохотал. — Остановите ме… ха-ха… меня. Я сейчас… Ох… Умру. Ха-ха! От смеха. Ха. Ой. ой. Живот болит.
— На, выпей. — Франси сунула ему в руку стакан настойки. Торвал выпил и стал успокаиваться.
— Нет, Франси, скорее я умру от смеха, чем убью нашего лорда. Ох. Как весело стало жить… Да-а. Хвост… Ох, твоя милость…
— Вы лучше помогите мне вжиться в этот…. — Антон остановился на полуслове. Он хотел сказать «мир», но вспомнил, как отзывались о его мнимом отце и о его словах о другом мире, и сказал: — получше узнать, как тут живут и вообще, что можно говорить, а о чем лучше промолчать.